Инна Булгакова - Третий пир

Задала вопрос и тут же забыла обо всем в сосредоточенной муке. Жалкой настырной мушкой ощутил себя Алеша: от мушки небрежно отмахиваются, а могут и прибить ненароком — и не заметят. Он побледнел и отчеканил:

— Я хотел припугнуть и переспать с тобой.

Поль расхохоталась, кончиком плетеной сандалии поддела валявшуюся на полу пышную чистейшую розу на длинном стебле и выбросила ее на середину комнаты. Заметила с отвращением:

— Ну какой идиотизм. И ты всерьез рассчитывал на успех?

— Ты ужасно боялась мужа. Боялась! И потом: чем я хуже паучка?

На лице ее выразился ужас, вдруг запустила пальцы в волосы и потянула пряди, застонав. Уже и со стороны заметно было, как она дрожит. Алеша испугался.

— Поль, да что с тобой?

— Не подходи!

Он бросился за ширму, взял подушку и ватное одеяло, уложил ее на диван, снял сандалии и сел прямо на пол.

— Может, доктора, а?

Так же внезапно она успокоилась, спросила в раздумье:

— Не знаешь, какому доктору его игра сошла с рук?

— Полечка, переключись…

— Лиза сказала сегодня.

— Ее доктор преподает в МГУ. Ему все сойдет.

— Нет, она говорила о каком-то немце. Как ему удалось, как им всем…

— Так это Лизка сюда влезла? Ну дрянь, ну я с ней встречусь!

— Что, помешала твоим планам?

— У меня все равно ничего не вышло бы. Я еще на перекрестке как увидел тебя, подумал: не смогу.

Чем-то его слова заинтересовали Поль, она глядела пристально («Никогда! Никогда!»), голова его медленно начинала кружиться.

— Почему ты подумал «не смогу»?

— Не знаю. Я подумал: из-за таких женщин стреляются.

— Что за ерунда! Детские фантазии, глупейшие!

— Это у твоего мужа детские… Зачем он прячет парабеллум?

Она поднялась, села.

— Можешь сделать пустячное одолжение?

— Могу и не пустячное.

— Нет уж, тебе слишком дорого надо платить. Позвонишь одному человеку и скажешь, где я.

— Я этого не сделаю.

— В чем дело?

— Не сделаю.

— Ну, я сама… Тут есть телефон?

— Я тебя не пущу.

Она равнодушно пожала плечами, опять легла на диван, сжалась в комок под одеялом… Господи, что ж это такое?.. Как жалко!

— Поль, давай телефон. (Она не отвечала.) Ну пожалуйста. Я позвоню.

— Возьми в сумке записную книжку. Мстислав Матвеевич. Позвать Евгения Романовича.

Добравшись ощупью до телефона в коридоре, Алеша включил мутную лампочку на стене (сразу, как по команде, образовались соседские щели), набрал номер.

— Алло, — немедленно отозвался мужчина.

— Это Мстислав Матвеевич?

— Мстислав Матвеевич гуляет. Зачем он вам нужен?

— Мне, собственно, нужен Евгений Романович.

— Правильно, это я.

— Поль заболела.

— Адрес. (Алеша продиктовал.) Сейчас буду.

Солнце переместилось; уже не нежная прохлада, а острые прямые лучи пронзали комнату; сияли небеса, листья, лица, классики; в восточном углу все очевиднее проступали глаза, рука в каноническом жесте, багряный плащ, раскрытая книга: «Да любите друг друга, как Я возлюбил вас». Она молчала, он стоял в дверях. Он не знал, сколько продолжалось это стояние, это молчание; время словно остановилось в неизъяснимой, но такой яркой гармонии золота, зелени, пурпура и лазури, боли и вечности, страсти и тишины. Наконец она в изнеможении легла на диван, он сел, как прежде, на пол, прижался лицом к одеялу.

— Поль, ты уйдешь сейчас?

— Наверное.

— Не уходи.

Тут из коммунальной бездны за дверью прорезалось семь звонков.

Впотьмах, в волнении и спешке, Алеша доктора не узнал, ввел в комнату и обомлел («А ведь я знал, кто паучок… догадывался! Как же я позабыл?..»). Маленький господин в черном бархатном костюме подошел к дивану, уселся и сказал с нежностью:

— Дорогая моя!

Тонкий голос проявил гибкость, силу и глубину, даже потешная внешность неуловимо изменилась («А почему я принимал его за шута горохового?»), доктор продолжал убедительно:

— Ты не больна, наоборот — ты выздоравливаешь.

— Это все ерунда, — отмахнулась она. — Где парабеллум?

— Я не ясновидящий, у меня другая специализация, — взял ее руку, поцеловал несколько раз в ладонь. — Когда я заговорил об этом — первый пир помнишь? — писатель дернулся и взглянул на потолок. Полагаю, на чердаке.

— Я боюсь за тебя, Митя. Он способен…

— Кто — он? — закричал Вэлос. — С ума сойти! Молодой человек, подтвердите, кто я есть. Ну, смелее! — и улыбнулся юной обаятельной улыбкой.

«Кого-то он мне сейчас напоминает», — в ужасном смятении подумал Алеша.

— Черт вас знает, кто вы есть.

— Не поминайте всуе, — заметил Вэлос и обратился к ней: — Мстислав сегодня гуляет, аванс получил. Поехали, а, Поль? (Она не отвечала.) Ладно, попозже. Кстати, через две недели кооператив готов. А тут, извините, палата номер шесть, голоса, Васенька… Да вы садитесь, молодой человек, что ж теперь стоять, теперь можно и посидеть. — Алеша, словно зачарованный, присел к письменному столу. — Ну, похож я на Васеньку, как вы думаете?

— Нет, — ответил Алеша с тихой ненавистью.

— Да уж надеюсь. Эти Васеньки…

— Прекрати, — сказала Поль.

— Не развлек? — Вэлос опять улыбнулся заразительно и покорно, пристально глядя ей в глаза. — Надо отдохнуть, родная моя. Спи. Тебе приснится сад, удивительный сад, полный солнца, птиц и влаги, и ты поймешь, что жизнь прекрасна… жизнь прекрасна… жизнь прекрасна…

Алеша положил руки на стол, на них голову и чуть не застонал. Остатки бессознательного детского ощущения — вопреки всему добрая и разумная воля правит миром и смерти нет — уходили в абсурд (ущерб, изъян) «прекрасной жизни». Через какие свободы, соблазны и страдания проходит душа, чтобы уже сознательно собрать и восстановить утраченное, как редко это удается, как не хватает на это жизни человеческой. И все-таки есть третий путь, о котором знал его любимый писатель: бывают дни, часы, минуты даже, что стоят целой жизни.

Он поднял голову в наступившей тишине, вгляделся в измученное лицо, решил в невыразимом облегчении: «Ничему о ней не поверю!» И услышал голос Вэлоса — прежний, трескучий и тонкий (его голоса, улыбки, жесты, даже черный бархат в несусветную жару казались Алеше двусмысленными и опасными):

— Еле справился, всего себя отдал. Вы спросите, почему? — Вэлос сидел, откинувшись в угол дивана. — Нехорошо здесь, тяжко, трудно действовать в этой атмосфере, — подмигнул неожиданно. — Не хотите отдохнуть? (Алеша вздрогнул.) Шутка. А впрочем, к вашим услугам. Очень благодарен, особенно вашей подружке. Славная девочка, с огоньком, далеко зайдет. Вообще молодое поколение радует, — он окинул молниеносным взглядом розы и шампанское. — Короче, приходите оба, я вас вылечу. Даром.

— Обойдемся.

— Ох, не зарекайтесь.

— Вы, кажется, старый Митин друг?