Инна Булгакова - Третий пир

— Самый старый, со школы. Вот так, выражаясь фигурально, и сидим за одной партой. Жизнь отдам, если надо, и даже деньги.

— А как насчет его жены?

— Вы же слышали, — прошептал Вэлос, ему действительно было тошно, зябко, ежился словно от холода, а лицо непрерывно менялось, улыбка переходила в оскал, оскал в улыбку, лишь глаза оставались траурными, без блеска. — Она называет меня Митя.

— Еще бы! И я назову… если закодируете.

— В этом — не повинен!

— Не прикидывайтесь! Вы ее запугали.

— Чем?

— Пистолетом.

— Пистолетик-то не у меня, а…

— Вот именно. Если у вас розы на столе расцветают, могли бы и парабеллум изъять. А вы специально дразните.

— Розы, незабудки… — протянул доктор ни к селу, ни к городу. — Здесь — нехорошо, — внезапно оживился. — Понимаете, смерть изучалась до сих пор как процесс материальный, биологический. Ее колоссальная энергия почти не освоена. Я как раз этим занимаюсь, а впервые почувствовал на себе лично в лесу на рассвете. Прошли годы, все утряслось, и после десятого класса я неделю жил в Милом. Что вы думаете? Разыскал кладбище. Могилка ухоженная, голубенькие незабудки, ну, крест… больше я там не бывал. Однако это впечатление (детали простенькие, но выразительные: цветы, березка, холмик, детское лицо на фотокарточке) послужило паролем по пятницам. Понимаете?

— У вас, доктор, много пациентов? Психов много?

— О, она совершенно нормальна, не сомневайтесь.

— Я в ней не сомневаюсь.

— Да и он…

— И не в нем.

— И он нормальный, но… гений. Что ж вы хотите?

— Уж прям гений.

— Как говаривал вождь: «Других писателей у меня для вас нет». Может, и слаб, но с даром предчувствия и с чудовищным воображением. Эта страна живет фантазиями, не замечали? Ну что еще… дар вины. Подарочек.

— Какой вины?

— Пистолет немецкий, взят с поля сражения. Гаврилу Принципа помните?

«Ну ясно, чокнутый, — решил Алеша, — писатель с женой попали в лапы».

— И Гаврилу помню, — поддакнул рассеянно. — И Наполеона, и дедушкин трактат черненький. Все помню, успокойтесь. Поезжайте домой, определите свои отношения с писателем, а то ведь пистолет может стрельнуть.

— Отношения у нас, если можно так выразиться, эстетические. Я ему даю забвение, он мне — энергию… из своих творческих отходов. Природа настоящего творчества, как известно, двойственна: и на солнце пятна. Мне достается…

— А вы скажите себе: я свободен — и поезжайте.

— И рад бы. Может, пистолет развяжет. Видите, как нас скрутило? Близнецы-братья — кто более матери-истории ценен? К примеру, они мечтают освободиться друг от друга.

— Кто?

— Митя с Полиной.

— Серьезно? — увлекся Алеша, на миг забыв, с кем имеет дело. — Они мечтают?

— Все мечтают.

— А я думал, они друг друга любят.

— Любят. Все любят, мечтают, жить вместе не могут. Самое распространенное человеческое стремление. При любви. При более умеренных чувствах золотые свадьбы справляют. Тут диалектика. «Погибель от злого мужа» — лишь крайнее выражение этого стремления, символическое, так сказать, от древнего рока, мифа. Хотя мифы сбываются, учтите. Вот я их и развожу, по их желанию.

— Однако вы альтруист!

— Да что вы! Я человек простой, душевный и без соответствующего вознаграждения пальцем не шевельну. Как, впрочем, и все люди вообще, как вы и сами, а?

— На какое вознаграждение вы рассчитываете?

— А вы на какое рассчитывали?

Они в упор поглядели друг на друга. «Вроде не псих. Наверное, перемежающийся бред!»

— Что происходит? — воскликнул Алеша в тоске.

— То самое. Только со мной она ощущает себя настоящей женщиной. Я, знаете, не боюсь детей. Я их люблю.

. — Ну и что? — спросил Алеша, как в лихорадке. — Я тоже не боюсь! — Вэлос улыбнулся обаятельно, как милый юноша, и промолчал. — Почему она называет вас Митя?

— Сие есть тайна, — улыбка перешла в оскал.

— Да врете вы все!

— Вранье, конечно, украшение жизни. Постылой и грубой. Но в этой комнате… Чья это комната?

— Не ваше дело. Кончайте ваши штучки над ней…

— Нет никаких штучек! Никакой моей силы и власти не хватит. Никого не заставишь, понимаете? Не вылечишь и не погубишь, если сам не захочет. Только сам — добровольно и свободно. Историю доктора Фауста знаете?

— Ничего знать не хочу!

— Напрасно. Я этот пример своим больным привожу… люблю классику. Так вот, черт является и покупает душу. Известное дело, законно и натурально. А вот в другом, стариннейшем варианте черт-то явился, да Фауст в него не поверил, не захотел, понятно? И — ничего не было. Молодости. Маргариты и Елены, прекрасного мгновения не было. Но обычно хотят.

— Чего хотят?

— Например, любви. — Вэлос прищурился. — Хотят любви, правда? Ну, чего там еще, набор банальный: деньги, слава, власть. И всевозможные комбинации из этих кубиков.

— Вы, конечно, выбрали бы денежки.

— И не прогадал бы. Очень способствуют. И дают все остальное. Говорят: у нас особо не размахнешься, не те исторические условия. Уверяю вас, те самые, а будет еще лучше.

— А душа почем?

— Инфляция, понятно? Это многие разбежались бы продавать, да сначала душу наживите. А то одни желания… Желание-то есть, а? Только смотри, сюда не лезь.

— Паучок проклятый! — сорвался в конце концов Алеша, Поль шевельнулась, пробормотала что-то, открыла глаза.

— Дорогая моя, — сказал Вэлос властно, — поехали.

— Да, надо ехать, — Поль как будто оживилась, надела сандалии, пошла к двери (Вэлос ринулся за ней, прихватив вязаную сумку), но на пороге она обернулась, взглянула на Алешу и сказала: — Я хочу с Алексеем.

— О чем разговор! Вы ж с ним земляки.

Красный автомобиль выехал на Арбат — так началось их путешествие по Москве. Фантастическое путешествие, ритм которого (судорожный — движения, остановки, оживления, паузы, изнеможения) диктовался лихорадкой, сжигавшей Поль, заражавшей их, — и всех троих крутило, носило по кругу, точнее, по кругам — звеньям одной бессмысленной раскаленной цепи. Каждый круг начинался со звонка Вэлоса по телефону— автомату, они куда-то ехали по кишащим, скрежещущим улицам, выходили, поднимались, входили, садились за накрытый или накрывающийся стол, Вэлос объявлял с гордостью (вторым, сильным и низким голосом): «Это Полина — моя невеста. А это (тонко и визгливо) ее земляк Алексей». Поль как будто оживлялась, могла ответить на вопрос, улыбнуться, потом вставала вдруг и говорила: «Ну, я пошла». Мужчины покорно включились в эту гонку, будто и вправду кто-то гнался за ними (будто витало в воздухе произнесенное первым Алешей слово парабеллум — призрак выстрела, специфический едкий дымок). Но Вэлос не заметал следов, отнюдь, небрежно, мимолетом объявляя имя следующей жертвы гостеприимства — точно по разработанному плану в безумной игре наперегонки.