Инна Булгакова - Третий пир

— Зиночка, я должна ехать к Мите.

— Слава Богу!

— Зина, поезжай с ней.

— Нет, нет. Не волнуйся, со мной все в порядке.

— Как мне все это не нравится! Натуральный…

— Вась, угомонись.

— Ну, я поеду. Разогнать столичных бесов! Хоть один здравый человек необходим в этом дурдоме…

— Вася!

Вася угомонился. Билетов, разумеется, не было. Она стояла на перроне, прозрачная тьма, постепенно сгущаясь, поглощала кремовое здание вокзала, палисадник с отцветшими розами, высокий мост над путями… зажглись фонари, потом наступила ночь, прощание, сжалился над ней проводник— кавказец, потом наступила Москва.

Когда она вышла на платформу в Милом, то ничуть не удивилась, увидев Митю с Вэлосом в окружении собак возле деревянной будки — билетной кассы. И они сразу увидали ее и пошли навстречу. Поль улыбнулась радостно, ничего уже не различая, кроме его лица (как ты прекрасен, возлюбленный мой!) — и Митя улыбнулся в ответ, как в Александровском саду, как в бессонную новогоднюю ночь, обаятельно и самозабвенно. Чтоб сократить расстояние, она спрыгнула на пути — и вдруг все отрезал с визгом и лязгом налетевший товарняк. И березовая роща в майском расцвете распахнулась ей навстречу.

Видение блистающей рощи преследовало Вэлоса с раннего утра, с ночи. Проснулся в кабинете на кожаной „докторской“ кушетке, включил камин, уселся в кресло в пижаме, закутавшись в плед. Начатое скотч-виски на ковре рядом, благородная ткань в кофейных квадратах вызвали мечты космополитические, нечто шотландское, несочетаемое: морской норд-вест в русском лесу. Перелистал записную книжку, бесцельно, в каком-то непонятном томлении, томило желание сжечь — огонь-то в камине поддельный, — все сжечь, дотла, высокий, до неба костер… прожевать и проглотить странички (советский разведчик в подполье, усмехнулся). Те странички, где была записана, например — явилась во сне, — оригинальная формула яда (остановка сердца, смерть в грезах, не оставляющая криминальных следов — пока еще наука освоит!). И другие нотабене в том же роде: катастрофы, костры, падения… несчастные — счастливые! — случаи в самых разнообразных вариантах. В основе их лежало непременное замаскированное самоубийство — только этот трагический жест, добровольный и свободный, имел значение там. Здесь никто не поймет, как страстно, почти бескорыстно желал доктор помочь людям избавиться от пытки-жизни — медленного умирания!

Натолкнулся на запись „Алексей — радикулит“; сосредоточившись, снял пустячок, насланный, чтоб мальчишка не путался под ногами; теперь все равно. (Алеша тотчас проснулся в подмосковной „Заре коммунизма“» и был отпущен парторгом до понедельника на волю, как единственный, еще не нарушивший режима полевых работ: странный паралич не мешал трудиться на полях, захватывая только при попытках к бегству).

Ровно в семь зашуршали детишки в прихожей и раздался звонок. Неясные голоса. Маргарита возникла на пороге полутемной пещеры (спущены драпри, огонь якобы источает пурпур и пепел).

— К тебе какой-то мальчишка. Впустить?

Неужели Алексей — мелькнула дикая мысль, — ведь полчаса прошло, не больше! И я его не вызывал!

— Впустить!

(Вдруг — жуткий жар… но не пожар!.. выключил камин.)

Нет, разумеется, не Алексей — но так же юн и пригож, в голубых фирменных атрибутах.

— Сюда, — Вэлос указал на кушетку. — У вас есть при себе рекомендация?

— А как же. — Юноша передал листок бумаги.

«Уважаемый тов. Евгений Романович! Убедительная просьба выслушать и заняться. Неизменно ваш Яков Маков».

— Я у него в семинаре, — пояснил юноша.

— А, студент. Славно. Итак, чем страдаем?

Юноша молчал и улыбался обворожительно. Неужели сифилис?

— Тьфу ты, что это со мной сегодня! Правильно, не говорите. Сейчас я сам…

— Ничем не страдаем. Я пришел купить у вас практику.

Это был конец! Вэлос понял прежде, чем юноша договорил. Его отпускали на волю или переводили на другую службу. По древнейшей традиции, сдать дела, уйти на покой можно только, воспитав достойную смену — ученика-наследника; папа-пролетарий, в силу исторических обстоятельств тачавший сапоги, передал сыну немногое, зато наработать энергию помог друг-гений — все так, о наследнике мечтает каждый сверхчеловек (не человек и не зверь — существо), надо бы и успокоиться… в смысле — упокоиться!.. но его отзывают явно преждевременно! Вот откуда тоска— томление, подкрадывающаяся давно: с визита старика, с которым он не мог справиться, в Переделкино; с выздоровления Левушки ее молитвой, с которой он так же не мог справиться!

— У вас есть средства? — поинтересовался Вэлос хладнокровно.

— Есть.

— Имейте в виду, что рубли я…

— Доллары. В швейцарском банке. Дядино наследство.

— Кто был ваш дядя?

— Ваш дядя. Речь идет о международном бизнесе.

— Почему бы вам самому не перебраться в Швейцарию?

— Мое поле деятельности здесь. За десять лет, оставшихся до катастроф, я должен освоиться.

— А почему я должен вам верить?

— Евгений Романович, вы же верите, я чувствую. И у меня есть бумаги. Вчера в шесть часов вечера ко мне в общагу явился иностранец, журналист, который лечился у вас в семьдесят пятом.

— Ну как же — эпилепсия. Бедняга скончался три года спустя при пожаре — понесло его в самое пекло!

— Это неважно. Он вручил мне завещание, заверенное по всем правилам: в нем обусловлена покупка вашей практики. Передал также записку от юмориста и все документы, позволяющие вам незамедлительно выехать туда. Потом, если пожелаете, вызовете семью.

— Куда?

— В свободный мир, где вас ждет капитал.

— Это сколько?

— Это много. Очень много, поскольку вы будете помогать оттуда. Вы ценный кадр в силу личных свойств и знания обстановки, но не годитесь для жизни в данной стране.

— Это почему же?

— Вы романтик, Евгений Романович, как мне было сказано, вас заразили здешним романтизмом. В самом русском его вреднейшем варианте.

— В документах на наследство и на вызов проставлены мои паспортные данные? Есть моя фотография?

— Пока нет… на всякий случай. У меня было право выбора. Я выбираю вас.

«А ведь тоже романтик», — подумал Вэлос.

— Сейчас приклеим и проставим. У вас есть клей и черная тушь?

— У меня все есть. Но — погодите. Я сам. Какая указана национальность?

— Известно какая. Да ведь это без разницы. У нас с вами нет национальности.

— Однако иностранец вас настроил!

— Я был всегда готов. Я с детства чувствовал призвание к оккультизму.

— Так. Последнее: каким образом юридически передать вам практику, если я являюсь подпольным доктором?

— Никаких затруднений. Вы мне пишите доверенность, по которой я функционирую как ваш помощник-лаборант — для сегодняшних пациентов. Будущих приобретаю сам. Вы правильно подготовили духовную, так сказать, атмосферу, я займусь больше бизнесом и политикой, не оставляя без внимания «классиков», разумеется. Лет через семь-восемь, когда эта страна проникнется мировой цивилизацией через высшие сферы-органы, я зарегистрируюсь официально как народный целитель и астролог. Квартира, естественно, переходит ко мне сейчас. Пока я ее снимаю, потом прописываюсь. Ведь у вас готов для членов семьи кооператив?