Ирина Левит - Занавес, господа!

Валерия покачала головой.

— Да, это было бы наиболее логичным. — Ее взгляд соскользнул с моего лица и обосновался на противоположной стене — как раз в том месте, где висели настенные часы. Наверное, "лицо" времени ее успокаивало больше, чем мое.

— Все указывает на то, что это мужчина. И даже очень определенный.

— К сожалению, ничто ни на кого нам не указывает, — не стал я кривить душой.

— Да? — Она покосилась на меня и вновь предпочла часы. — Сильно сомневаюсь. Хотя… Я, конечно, не специалист, но мне кажется, милиция предпочитает прямые пути…

— Но потом может пойти и по закоулкам, — заступился я за коллег.

— Да, да, разумеется, — поспешно согласилась Валерия.

— Я потому и обращаюсь к тебе. Только, пожалуйста, не перебивай, даже если тебе что-то покажется неверным. Я долго думала и долго решалась, и я боюсь сбиться с мысли.

Ну уж в последнее я не мог бы поверить никогда. Но я ничего такого не сказал, лишь клятвенно сложил руки в знак полного уверения в собственной немоте. Валерия вздохнула и переместила взгляд с часов на собственные колени. Никогда бы не подумал, что они придают ей решительность — вот мне бы наверняка придали.

— Как мне кажется, все указывает на то, что Глеба убил мужчина. Я не верю, что это было сделано спонтанно. Для убийства нужна слишком сильная причина, а ни у кого из нас такой причины просто не могло быть. Мне кажется, что ни у кого вообще никакой причины быть не могло и все же… Чтобы ударить человека молотком один раз и до смерти, нужны сила, решительность и знание, куда бить. Среди нас было четверо мужчин, не считая самого Глеба. Евгения Борисовича я исключаю сразу. Он слишком мягкий человек и вообще ни на что не способен отважиться. — При этих словах я хмыкнул. Но про себя, разумеется. — Виктор Хан — да, он сильный, решительный, но… Он патологический эстет и чистюля. А это грязное убийство — во всех отношениях. Кроме того, где гарантия, что Глеб оказался бы на кухне один, что он бы не крикнул и кто-то не услышал, что под руку попался бы молоток? Допустим, молоток можно было приготовить заранее, но как угадать все остальное? Согласись, это ведь было очень рискованное убийство, едва ли не на глазах у всех. Виктор никогда бы не стал так рисковать. Он самый хладнокровный и самый расчетливый из нас. Он заранее бы все рассчитал и нашел самый надежный способ при самых надежных времени и обстоятельствах.

Я не возражал, что Виктор — самый хладнокровный. Но — из мужчин. Потому что из женщин самой хладнокровной уж точно была сама Валерия. Я об этом и раньше догадывался, а сейчас убедился в очередной раз. Она уже не волновалась, не искала глазами опору в посторонних предметах, она излагала хорошо продуманное, прямо глядя мне в глаза.

— Остаются Сергей Павлович и Костя. По идее, они самые подозрительные, потому что они врачи. Они единственные точно знают, куда ударить человека, чтобы наверняка. Пусть Сергею Павловичу зачем-то понадобилось избавиться от будущего зятя, но зачем ему все это делать в собственно доме? Для него дом — это святое место, а Вера Аркадьевна — святая женщина. Но ведь эту женщину он бы точно так же, как и всех остальных, поставил бы под подозрение. Нет, он ни в коем случае не сделал бы это в своем доме. Не стал бы делать это в доме Кавешниковых и Костя. Ну хотя бы потому, что при желании он мог совершенно спокойно избавиться от Глеба примерно месяц назад. Причем, открыто и без малейшего риска.

— Да ну?! — не выдержал я молчания.

— Именно так, это легко проверить. Где-то месяц назад Глеба устроили в больницу, где работают Костя и Сергей Павлович, удалить зуб. Глеб, как и… — Валерия покосилась на меня, но не стала деликатничать. — …большинство мужчин, очень боялся зубной боли, и ему взялись удалять под наркозом. Я не знаю, какое обезболивающее ему ввели, но только у него случился шок. Какая-то лекарственная несовместимость. Ему стало плохо с сердцем. И вот именно Костя — Сергей Павлович был в отпуске — отхаживал Глеба чуть ли не сутки. Между прочим, мог бы отхаживать с меньшим усердием, и никто бы ни в чем не мог его обвинить.

— Как знать… — усомнился я. Валерия лишь пожала плечами.

— Ни один суд ничего бы не смог доказать и ни один сыщик — проверить.

В принципе она была права. В принципе она была права и в другом: при глубоком раздумье мужчины в самом деле мало подходили на роль убийц. История со Струевым тоже была не в счет: угнать машину и тюкнуть человека по голове молотком — две большие разницы.

— Если до всего этого додумалась я, то и милиция может додуматься, — отдала должное моим бывшим коллегам Валерия. — Вот и получается, что на первый взгляд все указывает на мужчин, а на второй — на женщин.

Я вдруг представил себе Елену Витальевну Витимову с молотком в руке… и в обмороке. Ничего иного я в отношении нее представить не мог. Валерия, вероятно, тоже.

— Елена Витальевна, — сказала она, — это Евгений Борисович в кубе. Она если палец порежет, уже бледнеет. Еще можно было бы понять, если бы она Глебу яд подсыпала, но молотком… Совершенно невероятно. Вера Аркадьевна — это зеркальное отражение Сергея Павловича. Чтобы в своем доме, чтобы подозрение пало на ее мужа? Тоже невероятно. Марина Ивановна теоретически могла бы. Но она из породы Виктора Хана, на такой риск никогда бы не пошла. Тем более что риск двойной — могут заподозрить ее мужа. Варвара, как я понимаю, отпадает сама собой. Вот и получается, что самая вероятная кандидатура — это… я.

— С какой стати? — Вероятно, мне следовало придать своему голосу если не встревоженность, то хотя бы озабоченность, но я выбрал эдакий игривый тон, который вверг Валерию в изумление.

— Ты смеешься?! — Она буквально сорвалась с дивана (подол колыхнулся, обнажив колени, — красивые колени, зря она не носит мини-юбки), на мгновение замерла, после чего произнесла голосом, полным обиды и отчаяния: — Это не смешно! Это ужасно!

Я взял ее ладонь и потянул вниз. Валерия послушно опустилась на диван, причем расстояние между нами исчезло. Она не выдернула свою ладонь, а я не стал ее отпускать. Ладонь была теплой и нежной, и я спросил тепло и нежно:

— Что случилось?

— Я попала в скверную историю, — произнесла Валерия еле слышно. — Мне тяжело об этом говорить и… противно. — Я погладил ее пальцы, они слабо дрогнули. — Да, это унизительно, но я расскажу. Тебе. — Я ободряюще кивнул, она вяло улыбнулась. — Накануне смерти Глеба я была у него дома. Я зашла по делу, мне надо было забрать у него пьесу одного местного автора. Впрочем, это неважно, а важно то, что я у него была и у нас произошел скандал. И устроила этот скандал я. Дело в том, что… — она сделала паузу, а затем буквально выпалила, — …в свое время у нас с Глебом был роман!