Александр Бородыня - Эмблема печали

— Гений ты наш! — сказала Марина, поворачивая один из кранов. — Что бы мы без тебя делали?

В голосе ее также была ирония. Стрелочка на манометре колыхнулась. Давление росло.

— Все равно придется консервировать процесс, — сказал Лютик.

— По-моему, у них проблемы, — Марина показала глазами через зал, где у компьютера стояли длинный директор и этот длинноволосый, утром приехавший из Москвы. Длинноволосого звали Алексей, а его подругу Лида, больше Марине узнать ничего не удалось, и это немного раздражало. Девушка поворачивалась в кресле. Длинноволосый, склоняясь к компьютеру, долго рассказывал что-то, но на таком расстоянии за общим шумом слов было не разобрать.

Марина глянула на манометр, одна из стрелочек пошла вправо. Давление увеличивалось. Лютик тоскливо поморщился и нажатием рубильника прекратил процесс.

— Все! — сказал он устало. — Можно пойти немного поспать.

В противоположном конце зала открылась дверь, и на пороге возникла фигура в белом халате.

— Элли, давай к нам, — замахал руками длинный директор. — Знакомьтесь, наш ведущий специалист по белковому синтезу, вы не смотрите, что ножки у нее красивые. Ножки — это архитектурное излишество. Такого специалиста поискать, японцы приглашали, немцы, а она, видите, с нами. Правда, Элли?

— Что у вас тут? — спросила девушка. — Почему давление опускаете?

— Пока все! — сказал Лютик. — Консервируем систему.

— Значит, можно пойти поспать?

— Значит, можно!

— Карасев! — крикнул, поворачиваясь, Паша. — Погоди! Передай всем, чтобы никто с территории не выходил.

— Да знаю я! — лениво послышалось от двери. — Сколько можно повторять? Сидим и ждем все дружно, пока нас перекокают.

Лида взглянула на Алексея.

— К нам это тоже относится?

Алексей склонился к ней и шепнул в ухо так, чтобы никто, кроме нее, не услышал:

— К нам это не относится!

Во дворе Марина, вынужденная все время сбавлять шаг, чтобы не обгонять Лютика, остановилась. Сентябрьское солнце показалось таким жарким, каким оно бывает только, наверное, в разгар августа, воздух быстро прогревался. Марина потянулась. После полутьмы цеха и жесткого электрического света, то угасающего, когда падает напряжение, то вновь режущего по глазам, этот солнечный свет почти расстроил ее. Лютик тоже замер, он задрал рыжую голову, прикрыл глаза маленькой ладошкой, и в сердце Марины что-то даже шевельнулось, такой он был тщедушный, беспомощный, похожий на четырнадцатилетнего мальчика. Не удержавшись, она погладила Лютика по голове, он дернулся, Марина чмокнула его в щеку.

— Пойдем, поспим немножко. Ты уже, по-моему, вторые сутки на ногах.

Лютик покивал.

Оборудованные для отдыха помещения находились метрах в двухстах от основного здания, в бывшем корпусе администрации. Здесь на втором этаже стояли собранные со всего завода диваны. Несколько человек уже спали, двое сидели за письменным столом, на котором стояла бутылка кефира и лежали бутерброды с колбасой. Они лениво обсуждали что-то, голоса у них тоже были совершенно сонные, граненые стаканы в руках дрожали.

— Устали люди… — сказал серьезным голосом Лютик. — А толку никакого. Если мы не сделаем продукт, азербайджанцы нас перестреляют. Глупо!

Он опустился на свой диван и, положив руки на колени, задрал голову, поглядел на Марину.

— Ты тоже поспи… — сказал он. — Нужно отдохнуть, не гордись! — Глаза его сами закрылись. — Пожалуйста, — заваливаясь на чистую наволочку, прошептал он. — Поспи тоже!

Он проснулся от неприятного голоса Паши:

— Лютик, где твоя дамочка?

— Где?

Протирая глаза, он присел на диване, еще ничего не соображая. На столе стояла пустая бутылка из-под кефира и грязные стаканы. Вокруг все спали.

— Ушла она! — сказал зло Паша.

— Куда ушла?

— Ее засекли наружные видеокамеры. Лютик! — Паша тряхнул его с силой за плечи. — Кого ты к нам привел?

— Женщину! — Лютик дернул шеей, он вдруг осознал, что произошло. — Я не знаю… Я видел ее документы. Она аспирантка на нашей кафедре. Я думал…

Оттолкнув Пашу, он вскочил с дивана. Сон пропал. Выбежав во двор, Лютик секунду покрутил головой.

«Если Марина ушла тихо, если она хотела уйти незамеченной, то через центральную проходную ей было никак, — соображал он. — Значит, через вторые ворота… Она, наверное, просто решила проветриться. Трудно женщине взаперти… В чем они ее заподозрили?.. — Он уже бежал через двор, задевая ногами какие-то торчащие проволоки и кучки песка. — Идиоты!..»

— Лютик, погоди! — крикнул за спиной Паша, но тот только рукой махнул.

— Я ее сейчас приведу! Идиоты вы все!..

Протиснувшись в узкую щель чуть-чуть отжатых ворот, он пробежал вдоль бетонного забора и, оказавшись в начале улицы, опять остановился. Нужно было сообразить, куда Марина могла пойти? Почему-то решил, что она пошла просто в магазин, просто купить какой-нибудь еды. Лютик зачесал свои рыжие непослушные волосы пятерней и сказал сам себе:

«Ничего страшного не случилось, все нормально!» — и быстрым шагом пошел в сторону ближайшего магазина.

— Ну чего ты вскочил, дурачок?

Марина стояла прямо перед ним, ее пронзительные синие глаза улыбались.

— Я подумал… Извини…

— Ничего. Нужно купить что-нибудь пожевать. Хочешь есть?

«Идиот! — обругал себя Лютик. — Чего я кинулся?.. Неловко как вышло… Вот дурак!»

— Хочу!

Удар по голове был несильный, он не видел, кто его ударил. Только в последнюю минуту услышал короткий шорох за спиной. Человек вышел из жилого подъезда и сразу ударил. Ощутив тупую боль в затылке и одновременно слабость в ногах, Лютик хотел повернуться. Перед глазами наслоился мрак. Но он еще услышал, и это было хуже удара по голове.

— Спасибо, — сказал рядом, где-то над ним, голос Марины. — Надоел сопляк, сил больше нет.

Небольшой, по виду очень тяжелый микроавтобус никак не напоминал привычный глазу Пращука «автозак». Больше он походил на какую-то машину-лабораторию. Но черная «Волга» с двумя длинными торчащими антеннами и зеркальными стеклами места для сомнения не оставляла. Пращук стоял во дворе и, разминая затекшие плечи, курил. Пошли уже вторые сутки без сна, и ему было теперь наплевать даже на ФСК. Пусть делают что хотят, через полчаса он сменится и пойдет домой даже в том случае, если эти пижоны захотят зачем-нибудь подпалить отделение с четырех концов или найдут в конфискованных вещах пластиковую бомбу. Все равно, как только явится смена, он отваливает.

На металлическом белом боку микроавтобуса была какая-то надпись латинскими черными буквами. Латинского алфавита Пращук не знал, поэтому прочесть не смог. «Волга» остановилась, хлопнули дверцы сразу с двух сторон, и из машины вышли четверо. Все четверо в черных штатских костюмах, все четверо при галстуках. Правда, белоснежная рубашка под галстуком верзилы, без единого слова отпихнувшего Пращука, как-то странно топорщилась.