Александр Бородыня - Эмблема печали

— А по какому вопросу? — с трудом проговорила она, наезжая спиной на стену коридора.

— По вопросу вагона! — сказал Никон. — Вы, наверное, плохо рассмотрели. — Он сунул уже ей прямо под нос свое удостоверение. — Вас ФСК беспокоит!

— А, тогда понятно! — Женское лицо мгновенно успокоилось, но приобрело замкнуто-злобное выражение. — Прошу вас!

Они прошли по коридору. Шум отдаленной перестрелки здесь полностью тонул в пощелкивании реле и гудении микрофонов. Сорванные голоса диспетчеров, грохочущие через далекие репродукторы, укрепленные над путями, казались почти ласковыми. Они перебивали друг друга, ругались, то и дело протяжно и неприятно звенел сигнал.

— Прошу вас! — Женская рука толкнула большую дверь, обитую дерматином. — Николай Петрович, тут пришли из ФСК по вопросу вагона. Я не хотела пускать, но что я могу с ними сделать?

— Из ФСК?! — послышался недовольный голос из кабинета. — Я занят. Пусть обождут минут двадцать.

— Не примете? — удивилась она.

— Обождут! — подтвердил голос из кабинета. — Не те времена сегодня, чтобы их бояться!

Краем уха уловив, как открылась дверь в кассовый зал и как осторожно прошелестели по коридору шаги пассажиров — почему-то никто из них больше не кричал в возмущении, все делалось тихо, — Коша сунул руку под пиджак стоящего рядом Никона и, выдернув револьвер, приставил его к голове женщины.

— Очень спокойно, очень-очень спокойно, — сказал он шепотом. — Крикнешь, убью!

— Бандиты! — взвизгнула женщина.

Коша не выстрелил. Револьвер только сухо щелкнул. Никон ворвался в кабинет, отшвырнув ногой дверь. Коша рукояткой револьвера оглушил женщину, и та мягко повалилась на пол.

— Так бы сразу и сказали! — поднимаясь из-за небольшого письменного стола, заваленного какими-то графиками и листами отчетов, сказал немолодой человек. Он покачал седой головой. Начальник станции был без пиджака, только в рубашке. Галстук топорщился поверх расстегнутого ворота. — А то — ФСК! Сразу бы так и сказали — бандиты! — Голос у хозяина кабинета был почти благодушный, он снял телефонную трубку. — Центральная…

— Не надо, дядя! — сказал Коша, направляя на него ствол револьвера.

— Центральная… — повторил в трубку хозяин кабинета и постучал по рычажкам. — Тут у меня такое дело, вооруженное нападение на кабинет начальника станции.

Телефон был мощный, и можно было различить прозвучавшее в ответ:

— С какой стати ему на тебя, Николай Петрович, нападать?

— Нет, серьезно! Вот он стоит и пистолетом машет!

Сунув свое удостоверение в карман, Никон хотел что-то спросить, но не успел, Коша выстрелил. Ударом пули начальника станции отбросило назад.

— Что там у тебя случилось? — спросил голос в трубке.

На белой рубашке медленно расплылось большое пятно, но начальник станции был еще в сознании.

— Дурачье! — сказал он тихо. — Стрелять не умеете…

— Где вагон? — спросил, склоняясь к нему, Никон. — Тот, что отцепили вчера от московского.

— Дурак! — прошептал тот, но приставленный ко лбу пистолет Коши немного изменил его настроение. — Куда-то мы его в тупик поставили. В диспетчерской нужно узнать…

В коридоре слышался шум шагов, стук открываемых дверей, возбужденные негромкие голоса.

— Николай Петрович, что у тебя? — гудело в трубке. — Говори громче, плохо слышно.

— У меня гости! — рявкнул в трубку Коша.

— Уходим?

Никон попробовал открыть окно, за которым была видна пустая платформа, но шпингалеты оказались намертво вбиты. Окно не открывалось.

— Пусти!

Подвинув раненого начальника станции, Коша встал на подоконник и тремя ударами ноги выбил раму. Со скрипом окно растворилось, поехала старая клейкая бумага. В дверь били кулаком снаружи. Повернувшись и выпустив еще одну пулю в эту обитую дерматином дверь, Коша выпрыгнул на пустой перрон. Никон последовал за ним.

Нырнув под платформу, они прошли, никем не видимые, до конца ее, и потом, легко перебравшись через пути, двинулись вдоль длинной вереницы гнилых товарных вагонов. Над головой грохотал репродуктор диспетчера:

«Распоряжение начальника станции. Всем сцепщикам прекратить работы и вернуться в помещение вокзала. Внимание, на путях опасные преступники. Они вооружены. Всем сцепщикам вернуться в здание вокзала!»

— Он еще распоряжаться может! Ты ему пулю в сердце всадил, а он видишь как… — бубнил Никон, с трудом поспевая за Кошей. — Крепкий какой начальник попался!

— Это вряд ли я ему в сердце попал… — возразил Коша. — Пошли отсюда!

День закончился. Быстрые, похожие на летние, сумерки только охватили станцию и город, как вдруг стало почти темно. Сильными порывами ветра нанесло тучи. Но дождь не пролился, только сырой мрак затопил все вокруг. Замигали судорожно фонари. Затлели, не в силах справиться с резким исчезновением солнечного света, жалкие осветительные приборы.

Еще издали Коша приметил двух мужичков в ватниках, лениво ковырявшихся между вагонами, до того как разразился приказами репродуктор, а теперь и вовсе замерших с поднятыми головами. Сцепщики никуда не собирались бежать, по виду оба они были нетрезвы. Один из них повернулся и вытянул откуда-то снизу квадратный металлический фонарь.

Приостановив Никона за плечо, Коша показал на сцепщиков.

— Ты хочешь… — тихо спросил Никон.

— А ты хочешь блуждать по путям, пока менты здесь все не прочешут? Ты знаешь, где этот вагон?

— Откуда?!

— Значит, надо спросить дорогу. — Коша показал рукой. — Пройдешь под вагоном так, чтобы они тебя не заметили.

Далеко-далеко, на самой грани слышимого, появился гудок электровоза, и тут же совсем рядом громко звякнули буфера.

«Внимание! — хрипел репродуктор прямо над головой Коши. — Внимание, всем работникам вокзала собраться в помещении администрации!»

Никон сделал крюк и скрылся под вагоном. Коша, сжимая рукоятку револьвера под курткой, с открытой улыбкой направился к мужикам. Он перешагнул рельсы и оказался стоящим прямо перед ними.

— Привет, — сказал он весело. — Как жизнь?

— Вот, а ты, Прокофьич, не верил, — не отозвавшись на вежливое приветствие, сказал мужик с фонарем своему напарнику. — Смотри, он руку под курткой держит, у него там пистолет. Так что проспорил, с тебя бутылка! — Фонарь в его руке повернулся и теперь был направлен в глаза Коши. — А морда не бандитская, на Ваську из токарного похож чем-то.

— Васька постарше!

— Точно, постарше! — И, обращаясь уже к Коше, крикнул: — Чего надо-то? Чего ты тут ищешь? Этот, — он постучал кулаком по доскам, — не почтовый! В этом уголь привезли.

Шум приближающегося поезда возрастал. Московский экспресс должен был сделать двухминутную остановку на станции, и Коша прикинул, что даже если стоянка и будет сокращена, пока тормозить станет, пока разгоняться, на пять минут этот экспресс всех отвлечет. Он подумал о белой машине, открыто припаркованной на площади, о девушке, прижатой на заднем сиденье двумя мордоворотами, и, прикидывая путь к отступлению, решил, что с этой любовью придется проститься и возвращаться на площадь не стоит. Он вытянул из кармана часы, изучил стрелки.