Джозефина Тэй - Поставь на карту жизнь. Любить, но не терять рассудка. Что сказал покойник

Явная промашка. Задумавшись хотя бы на секунду, она непременно сообразила бы, что никаких оснований отрицать свое родство с Маргрит у нее нет. Но столь неожиданно прозвучавшее в его устах имя привело ее в замешательство, и она потеряла бдительность.

— Настолько дружны, что не способны были трезво оценить ее?

— Говорят вам…

— Не надо. Не говорите мне ничего. Я сам скажу вам кое-что, что, безусловно, облегчит в дальнейшем наш с вами доверительный разговор, мисс Сирл. Я познакомился с Лесли Сирлом на приеме в Блумсбери. На одном из сборищ литераторов. Он пожелал быть представленным Лавинии Фитч, и я согласился познакомить их. Когда мы пробивались через толпу, нас сдавили так, что мы оказались прижатыми друг к другу. У полицейских специально развивают наблюдательность, но я и без того заметил бы любой маленький дефект с такого расстояния. У Лесли Сирла были красивые серые глаза и на радужной оболочке левого глаза просматривалась коричневая крапинка. Я потратил очень много времени, усилий физических и умственных, пытаясь выяснить все, что касалось исчезновения Лесли Сирла, и, благодаря врожденной находчивости и большой доле везения, достиг той стадии, когда мне недоставало всего одной крошечной детали, чтобы подтвердить свою версию. Коричневой крапинки. Я нашел ее сегодня внизу на пороге вашего дома.

Он умолк. Она сидела, держа на коленях чашку с кофе, и, опустив голову, смотрела в нее. В наступившей тишине тиканье стенных часов казалось томительным и громким.

— Странная вещь — половой инстинкт, — сказал Грант, — когда нас в тот день сдавили в толпе и вы засмеялись, глядя на меня, я вдруг смутился. Почувствовал замешательство. Знаете, как иногда бывает с собаками, когда они чувствуют, что над ними смеются. Я понимал, что никакого отношения к вашему смеху оно не имеет, но так и не мог уяснить себе причину своего смущения. В прошлый понедельник днем, приблизительно без четверти час, я начал постепенно догадываться, в чем дело, и в результате чуть не угодил под такси.

Выслушав его, она подняла глаза.

— Вы что, звезда Скотланд-Ярда? — спросила она без большого интереса.

— Что вы! — сказал Грант. — Нас, таких, дюжинами считают.

— Вы мне показались человеком недюжинным. Мне, по крайней мере, таких встречать никогда не приходилось. И вряд ли дюжинный полицейский сумел бы докопаться до того, что случилось с Лесли Сирлом.

— Ну, это не моя заслуга.

— Нет? Так чья же?

— Доры Сиггинс.

— Доры… А кто это?

— Она забыла свои туфли на сиденье у меня в машине. Аккуратно упакованные в бумагу. Но в прошлый понедельник без четверти час, как раз когда я очутился прямо под носом у такси, они превратились в пакет нужного размера.

— Какого размера?

— Размера пустого пространства в вашем сундучке для фотографических принадлежностей. Я пытался уложить на это место пару ботинок Сирла — будьте уверены, на это сообразительности мне хватило — но согласитесь, ни одному дюжинному детективу-трудяге не могла прийти в голову мысль, что в пакете завернуты вещи столь экзотические, как дамские туфли и яркий шелковый головной платок. Да, кстати, в описании женщины, которая вошла в автобус на перекрестке у базара, мой сержант указывает: «свободный габардиновый плащ».

— Правильно. На мне было выворотное непромокаемое пальто.

— Специально для этого случая приобретенное?

— Нет. Я купила его давным-давно, чтобы разъезжать налегке. В нем я могла ночевать на открытом воздухе, а днем, вывернув, съездить на званый чай.

— Мне немного досадно, что именно я со своим стремлением помочь незваному гостю, оказавшемуся среди незнакомых людей, способствовал успеху вашей мистификаций. Отныне я пальцем не пошевелю ради незнакомого человека.

— Вы это так восприняли? — медленно сказала она. — Как мистификацию?

— Давайте не будем торговаться из-за слов и вернемся к сути дела. Я не знаю, как воспринимаете свой поступок вы сами. Но это самая настоящая мистификация, причем достаточно жестокая. У меня сложилось такое впечатление — у вас был замысел или выставить Уолтера Уитмора дураком, или поставить его в очень трудное положение.

— Ничего подобного, — сказала она просто. — Я замышляла убить его.

Эти слова прозвучали так искренне, что Грант даже встал.

— Убить его? — повторил он, внимательно вглядываясь в нее, забыв легкий тон.

— Мне казалось, что такие люди не должны жить, — сказала она.

Она приподняла стоявшую у нее на коленях кофейную чашку, чтобы поставить ее на стол, но рука ее так дрожала, что ей это не удалось.

Грант подошел к ней, осторожно взял чашку и поставил на место.

— Вы возненавидели его за то, что, как вам казалось, он позволял себе по отношению к Маргрит Мерриам? — спросил он.

Она кивнула. Пытаясь утишить дрожь лежащих на коленях рук, она изо всех сил стиснула их.

Он помолчал. Как странно думать, что эта хитрая затея, принятая им за остроумный способ покончить с маскарадом, была на самом деле хорошо продуманной операцией по заметанию следов преступления.

— И что же заставило вас передумать?

— Как ни странно, началось все с одной пустяшной фразы, сказанной Уолтером. Это было в тот вечер, когда Серж Ратов закатил скандал в пивной.

— Какой фразы?

— Уолтер сказал, что, обожая кого-то так, как Серж, человек теряет рассудок. Это заставило меня слегка задуматься, — она помолчала. — И потом, мне понравилась Лиз. Она оказалась совсем не такой, как я ее себе представляла. Я видела в ней девушку, укравшую у Маргрит Уолтера. А в действительности Лиз совсем не такая. И это тоже немного смутило меня. Но по-настоящему остановило меня… это то… это то…

— Вы узнали, что той, кого вы так любили, на самом деле не существовало.

На мгновение она задержала дыханье.

— Не представляю, как вы догадались, — сказала она наконец.

— Но так это или не так?

— Да, да! Я узнала… Видите ли, никто не знал о нашем с ней родстве, и люди говорили о ней в моем присутствии свободно. Особенно Марта. Марта Холлард. Как-то раз после обеда я провожала ее домой. И то, что я услышала от нее, просто потрясло меня. Я всегда знала, что Маргрит распущенная и своенравная… Но человеку гениальному это простительно, и, кроме того, она казалась… такой ранимой, что все это вы невольно прощали…

— Да, я понимаю.

— Но та Маргрит, которую знали Марта и другие, была мне совершенно незнакома. Вряд ли я привязалась бы к ней так, если бы… Помню, я наконец сказала — «По крайней мере она жила», на что Марта возразила: «Беда в том, что она другим жить не давала. Она создавала вокруг себя водоворот такой силы, — сказала Марта, — что люди, ее окружавшие, попадали в безвоздушное пространство и либо гибли от удушья, либо разбивались насмерть, налетев на первую же каменную стену». Так что, понимаете, мне уже расхотелось убивать Уолтера. Но я продолжала ненавидеть его за то, что он ее бросил. Этого я простить ему не могла. Забыть, что он ушел от нее, а она из-за этого покончила с собой. Да, я знаю, знаю, — отмахнулась она, видя, что он хочет ее перебить. — Не потому, что так сильно любила его. Теперь я это понимаю. Но, если бы он остался с ней, она и сейчас была бы жива, живы были бы ее гений, ее красота, ее веселое очарование. Он мог бы подождать…