Игорь Николаев - Год Ворона

Оставалась лишь одна призрачная возможность ...

Виктор взял телефон и набрал номер, который боялся хранить не то, что в записной книжке или памяти сотового - даже в самой укромной и защищенной банковской ячейке. Только в собственной памяти. Последовательность цифр, не значившаяся ни в одном справочнике, включая закрытые базы данных сильнейших и мощнейших спецслужб. Номер, который Морган знать не мог и не должен был, но все же узнал, в оплату одного очень большого и очень тяжелого долга. Причем долг оказался полностью покрыт знанием этих чисел.

После короткого телефонного разговора советник остался недвижим, один в темном пустом доме, лицом к лицу с мертвым бельмом выключенного телевизора. Виктор ждал решения своей судьбы, которая отныне полностью и бесповоротно находилась в чужих руках.

* * *

Звонок в дверь раздался меньше чем через час.

- Советник Морган! Откройте! - раздался из-за окна смутно знакомый голос.

Виктор торопливо спустился на первый этаж. Суетливо одернул костюм, запоздало поняв, что в горестях и заботах забыл сменить сорочку. Прошел по дорожке, отворил калитку. У входа стоял... глава президентской администрации. Благообразный, седовласый, до невозможности официальный и стильный.

- Вас ждут, - сдержанно, без тени эмоций в голосе сообщил приехавший чиновник. Не попросил, не спросил. Именно проинформировал. Морган нервно глотнул, чувствуя, как сухой ком прокатился по горлу. И шагнул к распахнутой двери черного "Сабербена".

В неформальных структурах, построенных на сложнейших комбинациях происхождения, классового родства и личной выгоды официальные посты и чины решают и определяют многое, но далеко не все. Те, кто пребывают на самом верху, не стремятся к известности и публичности, более того - избегают их всеми силами. Имена подлинных владык мира неведомы не только обычным гражданам, но зачастую даже главам государств.

Когда Морган понял, что ему больше не на кого рассчитывать, а запас личной удачи исчерпан, он пошел на крайний шаг - вышел напрямую на главу "оружейников" и попросил аудиенции для личного объяснения.

Похоже, что он получил согласие...

* * *

Огонь тихо потрескивал в камине, облизывая алые угли маленькими желтоватыми язычками. Кроме очага, сложенного из нарочито грубых, едва обработанных камней, иных источников света в комнате не было, и фигура человека, который сидел напротив Моргана в простом плетеном кресле терялась среди весело пляшущих теней.

Иногда пламя оживлялось и бросало отсвет на лицо собеседника. Тогда советник видел седую бороду, очень аккуратно, но без изысков подстриженную, столь же седую шевелюру и темные, не по возрасту живые глаза. Человек, сидящий напротив низкого дубового столика походил одновременно и на подобревшего Зигмунда Фрейда со знаменитого фото, и на Санта-Клауса - никакой злобы или недовольства, только спокойная, доброжелательная мудрость. Он был стар, очень стар, но в то же время не казался ветхим. Бренность тела, но не духа.

- Что ж, мальчик мой, расскажи мне все, без утайки, - мягко, без тени недовольства в голосе попросил старик.

Моргана пробрала морозная дрожь, главным образом от того, что советник наконец-то отчетливо понял - насколько силен и умен сидящий перед ним человек. Виктор знал, что будет говорить с патриархом, которому чуждо само понятие "слабость". Всю недолгую дорогу к неприметной вилле, увитой плющом, посаженным задолго до введения Сухого закона, советник Морган собирался с силами, чтобы выдержать самый главный в жизни экзамен. Но прошло буквально пару минут - и Виктор ощутил, как попал под влияние старого безжалостного мудреца.

Человек с аккуратной седой бородой налил себе немного виски в простой бочкообразный стакан из характерной бутылки. "Dalmore 64 Trinitas" - узнал советник, за последнее время поднаторевший в сортах крепкого алкоголя. Этот был если и не самый дорогой в мире, то очень близко к тому. Виктору выпить не предложили, и он счел это ненавязчивой рекомендацией побыстрее перейти к делу.

Словно на исповеди, которые он не посещал со времени поступления в колледж, Виктор поведал все, начиная с самого начала. Это оказалось очень тяжело - рассказывать без прикрас об ошибках, преступлениях, лжи. Однако советник понимал, что лгать и даже просто приукрашивать историю можно где угодно, перед любым слушателем. Но только не здесь и не перед мирным старичком. Поэтому Морган рассказывал очень добросовестно, вспоминая даже самые малые подробности. Как если бы аудитория из одного-единственного человека понятия не имела обо всем случившемся.

Патриарх не мешал ни единым словом и не задавал вопросов, однако всем видом демонстрировал неподдельный интерес. Это выглядело так естественно и живо, что Морган сам не заметил, как повесть о неудавшемся заговоре действительно превратилась в исповедь. Поучительную и назидательную историю о том, как блестящий замысел рухнул, погребенный лавиной совпадений, случайностей, людских намерений. Развалился, споткнувшись на одном маленьком человеке - этом проклятом "Вересчагене", который оказался, как говорят в боевиках, не в то время и не в том месте...

А затем, совершенно внезапно советник осознал, что - все. Больше рассказывать не о чем.

- Ты же знаешь, гордыня - грех, - с мягким укором вымолвил патриарх. - А за любым грехом неизменно следует воздаяние. Ты был слишком самоуверен, это дорого обошлось всем нам. И, возможно, обойдется еще дороже... Кстати, позволь взглянуть на тот документ?..

Советник, у которого напряженность момента пробудила невероятную прозорливость, сразу понял, о чем речь. Номерной бланк с "приказом" президента США нельзя было доверить даже самому надежному сейфу, и он лежал во внутреннем кармане, закрывая сердце подобно иллюзорной бронеплите. Морган расстегнул верхнюю пуговицу пиджака чуть дрогнувшей рукой, достал заветный лист, сложенный вчетверо и, привстав с кресла, протянул его патриарху. Тот принял бумагу двумя пальцами, едва заметно сморщив нос. Только теперь советник запоздало понял, что от напряжения взмок, как скунс после случки. И без того несвежая сорочка пропиталась потом, скорее всего им же пропах и документ

Запах страха, запах неуверенности. Очень плохо. Но как-то исправлять это было уже поздно.

Все так же, двумя пальцами, старик встряхнул бланк, расправляя его, как сложенный носовой платок и прочитал. Точнее скользнул взглядом, на первый взгляд небрежно и легко. Однако Морган не обманулся - собеседник привык работать с документами, ему было достаточно нескольких мгновений, чтобы ухватить самую суть написанного.

- Грубо, Виктор. Слишком прямолинейно, - сморщился патриарх, впрочем, его слова звучали скорее с укоризной. Так строгий, но не злой отец порицает недостойное деяние почтительного, однако непутевого сына. - Хотя отдадим должное, энергично и решительно...