Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

Вика снова взглянула на часы, соображая, сколько еще времени можно посвятить семье Романихиных и не опоздать при этом на самолет:

– …итак, текст Светы в Интернете говорит не о людях, не об их мыслях, а о модных журналах, которые «открывают глаза» современной женщине на то, о чем она раньше не знала и спокойно жила, а вот теперь непременно должна завладеть этим. Это называется матракаж. С французского – «дубинка». Человеку вдалбливается необходимость кому-то подражать, выдавать себя не за того, кем он является на самом деле: «Анджелина Джоли. Стань такой же прекрасной и желанной, как кинодива: отрежь сиськи и накачай губы».

– Я понял про «макакаж». – Вампир презрительно исказил термин и дернул головой, как будто ему вывернули ухо. – Но какое…

– Какое отношение, вы хотели спросить? А прямое! – раззадорилась Виктория. – Эмоция – вот все, чего добивается глянцевый журнал. «Тоже так хочу!» Именно такой диапазон эмоций транслировала ваша невестка и вместе с нею ваш брат. В их, то есть в тексте Светланы, наблюдается острая гипертрофия эмоционального компонента и редукция рационального компонента и вербальных реакций….

– Что? – хором вскричали мы с Вадимом, а Вика откинула волосы и вздыбилась, как лошадь, которой малодушный хозяин на полном скаку резко натянул поводья. Она зло покосилась на нас, пробормотав:

– Нет в этом во всем особого смысла. Хвастовство и глупость. И проку от этого всего никакого – даже хилую статью не напишешь. Ни о чем! А теперь разрешите мне пройти, я уже начинаю опаздывать.

Она закончила, и только сейчас я понял, что моя тетка все-таки пожалела брата убитого. Вика ничего не сказала о явной голубизне покойного, то, что она называла дискурс мужского и женского в тексте и о чем как раз собиралась написать статью по окончании этого дела.

– Голоса торговцев на рынке громче, чем журчание уличного арыка, – вдруг медленно проговорил Вадим, разделяя каждое слово. – Но это не значит, что арык молчит.

В руке Виктории вибрировал телефон, а она все тянула с ответом, разглядывая что-то сквозь непроницаемые очки нашего гостя. На девятом или больше звонке она все-таки ответила. Это было такси, которое она заверила в том, что сию минуту выходит. Впрочем, она не обманывала:

– Мою машину можешь брать, ключи на тумбочке, – сказала Вика, проходя мимо Вадима, который наконец освободил проход, отступив в мою комнату.

Несколько секунд Вика помедлила и снова повернулась к Вадиму:

– Знаете что… – Она запнулась. – Дело я еще не передала, конечно, но… Будем надеяться, что следствие раскачается и скоро обнаружит и салфетку, которая послужила кляпом, и того, кто эту салфетку унес с места преступления. Кляп – самый верный путь к убийце. Как вы понимаете, я не могу найти кляп в социальной сети.

Виктория молниеносно накинула дубленку, как попало обвилась шарфом и криво нахлобучила шапку так, что высветленные на концах кудряшки смешно выползли ей на лоб и скулы.

– Не могу ничего обещать, – обратилась она к Вадиму уже из коридора. – Убийца мог общаться с Валерием и Светланой не в соцсетях. Журчание арыка – это не к филологу, а к психоаналитику. Но если вы так настаиваете, я еще раз посмотрю, раз вам кажется, что ключ к преступлению именно там. Извините еще раз за все.

Она помахала нам бодро и выскользнула из квартиры.

В коридоре нашей однушки мы с Вадимом продолжали стоять как на стоп-кадре фильма с плохими мизансценами еще несколько секунд.

Интересно, за что Виктория извинялась перед нашим гостем? О мертвых или хорошо, или ничего? Едва ли. Кто-кто, а Вика совсем не суеверна. Верит она только в науку и больше ни во что. И при чем здесь среднеазиатский оросительный канал типа арык? Тем не менее Вика согласилась посмотреть текст еще раз. Неслыханное дело – она усомнилась. Наконец я осознал, что с гостем надо что-то делать и глупо поинтересовался:

– Вы уже уходите?

Он повернулся, снял очки, зажмурился и так же глупо ответил:

– Спасибо, да, ухожу.

Когда минут через десять после ухода Виктории и Вадима снова раздался звонок в дверь, я обрадовался, решив, что это Вика одумалась, но на пороге стояли Юля и Надя. Обычно я разворачивал девиц в отсутствие тетки, но сегодня впустил. Никогда раньше я не спрашивал их о Миллер. Момент однозначно настал.

Рассудив, что они воспринимают свои отношения с Адой Львовной как-то иначе, нежели все те, кто называет их «девочки Миллер», я приступил к расспросам и не промазал.

– Кто такая Галатея для Пигмалиона? – с важностью рассуждала Юля, с которой мы остались на кухне вдвоем, потому что Надя кружила по комнате, рассматривая Викину косметику, книги и собирая разбросанные вещи, до которых у меня еще не дошли руки.

Я краем глаза наблюдал за ней. Странное создание. Впрочем, отсутствие Нади было мне на руку: разговор tet-a-tet всегда откровеннее.

– Эти отношения возможны только там, где сталкиваются специфические люди, – продолжала Юля. – Галатея знакомится с Пигмалионом еще в школе. И я, и Наденька познакомились с Адой Львовной в десятом классе. Она вела у нас в школе олимпиадную подготовку от университета. А дальше Галатея оказывается на филфаке не потому, что филолог до мозга костей, а… потому, что обожает Пигмалиона. Я собиралась поступать на истфак, а Надя – в архитектурный, но личные отношения стали дороже профессиональных… А дальше Пигмалион лепит Галатею, точнее, не так: Галатея растет сама по себе, но делает вид, что из нее кто-то что-то лепит, а в ответ на игру по таким правилам заставляет плясать и под свою дудочку: «Ой, а вы не поставите зачет? А можно я на летнюю практику ходить не буду – я на море уезжаю, распишитесь?..»

– То есть Миллер из тебя лепила, вернее, думала, что лепила, а ты в это время разводила ее на всякие приятные бонусы?

Юля не дала мне договорить, глаза ее зло сверкнули:

– Ада Львовна не кофе, чтоб ее разводить. Она сама кого хочешь разведет, выпьет, выплюнет и снова разведет, но уже для гостей.

– Я не сомневаюсь, – мягко проговорил я и в тот момент глубоко пожалел о том, что держал тогда в кафе руку Ады Львовны, но не догадался посчитать ее пульс.

Я видел такое в одном сериале, кстати, про Шерлока Холмса… Вдруг я подумал, что этого чувака стало многовато в моей жизни. Например, как перевести на английский язык улицу Пекарей? То-то, я сам опешил. А мы с Викой живем именно на улице Пекарей. Рядом с нами – даже из окна видно – хлебозавод. Хотя в отличие от знаменитой Бейкер-стрит, находившейся почти в центре старого Лондона, наше местоположение скорее относится к промышленной окраине, но тоже уже слегка облагороженной временем. В советское время здесь давали квартиры работникам хлебобулочного комбината, тем самым пекарям, в честь которых и назвали улицу. Сейчас уже, само собой, тут живет кто угодно. Окраина-то окраина, но до центра недалеко, и главное – никаких химических производств. Хороший, считается, район, но не Бейкер-стрит, конечно. Это совсем ничего не значащее совпадение. Но есть как есть.