Мэри Лу Лонгворт - Смерть на винограднике

— Всю ночь эта бесконечная ходьба по саду за вашим домом с фонарем… какие-то люди то приходят, то уходят! Я слышала от лавочников, вы что-то скрываете…

Месье Леридон переступил с одной элегантно обутой ноги на другую.

— Я понятия не имел, что за мной следят в моем собственном доме, — суровым тоном произнес он.

— Я все знаю, — продолжала мадам Даррас. — Ведь правда, Коко?

— Я же предложил возместить любой ущерб, причиненный вашему дому ремонтом в моем, и объяснил это месье Даррасу. — Голос смягчился, словно мужчина пытался быть любезным и очаровать пожилую собеседницу.

— Все, что имеет отношение к дому, — мое дело, дорогой месье Леридон, — возразила мадам Даррас. — Я всегда гордилась этим. В большинстве семей всеми подобными делами занимаются мужья…

— Если бы! — шепнула женщина, стоявшая перед Марин, и подмигнула.

— …но я настаиваю на своем праве все домашние вопросы решать самой, — закончила мадам Даррас. — Вот почему, как я уже сказала, мой адвокат свяжется с вами. — С этими словами она подхватила залаявшую Коко и покинула почту.

— Merde! Quelle chiante dame! [16] Дерьмо! Вот несносная! ( фр .). — выпалил месье Леридон. — Как только таких земля носит! — И тоже ушел.

— Насчет нее я с ним полностью согласна, — высказалась женщина, стоявшая перед Марин.

— Да уж, — согласилась Марин. — Та еще головная боль.

— И оба забыли купить марки, — добавила женщина.

— Вы правы! — со смехом ответила Марин. — О, вот и ваша очередь!

Найти Эдмона, работавшего в марсельском аэропорту, Ален Фламан сумел так же легко, как и раздобыть телефонный номер и адрес Эдмона Мартана в Монреале. А вот понять его соседей по комнате — отнюдь. Прикрыв ладонью трубку, Фламан обратился к Верлаку:

— Прошу прощения, судья, но у них слишком резкий акцент. Впервые слышу такой французский. Вы не могли бы поговорить с ними?

— Легко, — отозвался Верлак и подошел к телефону. — Алло, — заговорил он по-английски, и язык диалога сменился.

— Разве в Монреале говорят на английском? — спросил Фламан Бруно Полика.

— Видимо, да, — кивнул Полик, не слишком уверенный, в чем тут дело: то ли все жители провинции Квебек двуязычны, то ли судье просто повезло.

Верлак продолжал беседу, но ни комиссар, ни его подчиненный не понимали ни слова. Несколько раз судья морщился, потом вдруг замахал рукой на итальянский манер, словно монреальцам удалось чем-то удивить или даже шокировать его. Спустя пять минут Верлак попрощался и положил трубку, а потом подкатил свое кресло поближе к Фламану и Полику.

— Сосед Эдмона сообщил мне, что месье Мартана в настоящее время нет в стране, он уехал в отпуск.

— Куда? — хором спросили Полик и Фламан.

— Сюда. Этот сосед сказал также, что Мартан вел себя на редкость скрытно во всем, что касалось этой поездки.

Полик присвистнул.

— Давайте звонить его родным.

— А если они начнут его выгораживать? — спросил Фламан.

— Если разговор состоится при личной встрече, их ложь будет очевидна. Большинство людей совсем не умеют врать, — пояснил Верлак. — Мартан вылетел из Монреаля в прошлую пятницу и прибыл сюда в субботу. В следующий понедельник он должен снова выйти на работу в Монреале.

— Я сейчас же поговорю с его родными, — решил Полик. — У них винодельческое шато в Пюирикаре, недалеко от поместья, где работает Элен. Как раз по пути к нам домой.

— Замечательно. Постарайтесь выяснить, где Мартан и с кем он, — посоветовал Верлак.

— Сделаю все, что смогу, — Полик схватил куртку и мобильник, пожелал всем доброй ночи и торопливо вышел. И почти сразу в дверь кабинета Верлака постучали.

— Войдите! — отозвался он.

Вошла мадам Жирар и со смущенным видом остановилась в дверях, теребя длинное жемчужное ожерелье. Верлак и Фламан удивленно уставились на нее. Обычно мадам Жирар казалась воплощением сдержанности.

— Только что звонил офицер Шельфер из больницы, — сообщила она чуть дрогнувшим голосом.

— Продолжайте, мадам Жирар, — попросил Верлак и поерзал в кресле, охваченный странным чувством неловкости. Фламан, явно чувствуя себя так же, поднялся, отошел к книжному шкафу и снял с полки первую попавшуюся книгу.

— Плохие новости, — продолжала она. — У мадемуазель Монмори остановилось сердце, она умерла примерно час назад.

Фламан опустился на стул, мадам Жирар ушла, тихонько притворив дверь. Молодой офицер молча рассматривал свои колени. Верлак воспользовался случаем, чтобы присмотреться к Фламану, которого с каждым днем ценил все больше. Среднего роста и сложения, Ален Фламан был гибким и сильным. Свою карьеру в полиции он начал на велосипеде, колесил по узким улочкам Экса, пока после повышения в чине не попал под крыло комиссара Полика. У Фламана были печальные карие глаза, высокие скулы и хорошие зубы, светло-каштановые волосы уже начинали редеть. Его можно было назвать симпатичным, и, по мнению Верлака, ему наверняка везло в любви. Верлак припомнил, что в полиции недавно устраивали вечеринку по случаю помолвки Фламана.

Откинувшись на спинку кресла, Верлак произнес:

— Новости и впрямь плохие.

— Да, шеф. Хуже некуда.

— Вы не могли бы связаться с полицейскими, которые охраняли ее палату, и попросить завтра с самого утра прийти сюда?

Фламан явно удивился:

— Но у нее же остановилось сердце.

— Да, Ален. И несмотря на это, нам надо знать, кто побывал в ее палате.

Фламан бросил взгляд на часы.

— Они только что сменились с дежурства. Сейчас позвоню им.

— Вот и хорошо. А я свяжусь с комиссаром по мобильнику и введу его в курс дела.

Когда Фламан ушел, Верлак встал и уставился в окно на желтую стену тюрьмы, жалея, что виновник смерти Сюзанны Монмори еще не там.

Антуан Верлак не мог припомнить, когда в последний раз он так долго шел пешком до своего дома, находившегося на расстоянии нескольких кварталов от Дворца правосудия. На улице Рифль-Рафль он вдруг обнаружил, что смотрит отсутствующим взглядом на витрину кондитерской, спохватился, перешел через улицу Поль Берт и поднялся по ней вверх до короткой Эскичо Куд, или «Ободранные локти» по-провански, — даже не улочки, а узкого переулка, ведущего к его дому. В вестибюле он опорожнил почтовый ящик — обычно набитый счетами, но сегодня содержавший единственную открытку, — а затем медленно поднялся по лестнице, чувствуя себя как после удара в живот. На такой скорости он успел заметить, сколько краски облупилось с трехсотлетних стен и сколько керамических напольных плиток треснуло и разболталось в гнездах.

Радуясь, что попросил Марин зайти за стейком к сегодняшнему ужину, он вошел в квартиру и высыпал мелочь из карманов на кухонный белый стол под каррарский мрамор, а потом выложил туда же коммуникатор «блэкберри». Как раз в этот момент раздался сигнал — пришло сообщение от Марин: «Опаздываю, тут кошмар на почте! Буду через полчаса со стейком и десертом от „Мишо“!» Длина квартиры Верлака втрое превосходила ширину. Он направился в ванную, отделенную от спальни перегородкой из толстого стекла, и пустил в ванну воду. В спальне он задержался взглядом на гигантской черной картине Пьера Сулажа, потом повернулся и выглянул в одно из двух окон, выходивших в тихий, заросший деревьями двор. Единственным звуком здесь было пение птиц, и Верлак снова исполнился благодарности за то, что упорства и удачи оказалось достаточно, чтобы подыскать эту квартиру в самом центре города. Он разделся, погрузился в ванну, зажал нос и трижды окунулся с головой в горячую воду, надеясь, что, когда он вынырнет в очередной раз, выяснится, что мадемуазель Монмори каким-то чудом ожила.