Татьяна Устинова - Одна тень на двоих

– Слушай, я же ем на завтрак йогурт и сыр, – вдруг удивился он, – и никогда не ем яичницу. Что такое?

– Ничего, – отозвалась Марта, – просто ты проголодался. За столько-то лет!.. Позвони Тимофею Кольцову, – сказала она, помолчав, – позвони, Андрей. Ты не справишься один, это же ясно!..

– Позвоню, – согласился Данилов, – не знаю, станет ли он со мной разговаривать, но я позвоню. И не называй меня Андреем!

– Не буду, – пообещала Марта.

– Ты сейчас уедешь, – велел Данилов, – а вечером я позвоню. Или приеду, если все уже будет в порядке. – Он понятия не имел, будет ли что-нибудь в порядке. – Пожалуйста, Марта. Не осложняй положение.

В полном молчании они допили кофе и собрались.

– Я довезу тебя до твоей машины.

– Только потом уедешь. Ладно?

– Я уже пообещала, – сказала Марта раздраженно, – я не нарушаю обещаний.

– Я тоже. – Данилов взял ее за отвороты белой шубы, притянул к себе и поцеловал. – Прости, что я ничем не мог тебе помочь вчера на дороге. Я втравил тебя в эту историю и ничем не помог.

– Данилов, хоть на время засунь свое благородство куда-нибудь подальше, а? Оно меня пугает.

– Засуну, – пообещал Данилов, – пошли. Как будто за дверью шел бой, в который им предстоит ввязаться, хоть страшно и совсем не хочется воевать, они постояли на пороге его квартиры, потом обнялись, и Марта его перекрестила.

В молчании они вышли из квартиры, вошли в лифт и спустились на первый этаж. Благожелательный Иван Иваныч выглянул из своей каморки и поклонился со спецназовской грацией.

– А ты куда поедешь? – спросила Марта уже в машине. – На работу?

– Я еще точно не знаю, – признался Данилов, – мне нужно с Веником повидаться, а потом я решу.

– Данилов, хоть бы ты рассказал мне, что надумал! Почему с Веником? Ты решил, что все дело в Венике?

– Все дело в том, что на приеме почему-то только и говорили о том, что у меня странный вид. И шкатулка. Шкатулку открывали долго, старательно. Ее открывали, когда ее можно было просто сломать, понимаешь?

– Нет, – сердясь от того, что она на самом деле ничего не понимает, сказала Марта, – я не понимаю!

– Я тоже понимаю еще не до конца, – признался Данилов, – для того, чтобы все понять, мне нужно встретиться с Веником.

– А краска? А помада? А рубаха с кровью? А надпись голубой краской? А янтарь?

– Не было никакого янтаря, Марта.

– Как – не было?! Что значит – не было?! Я же сама видела!

– И я видел. Но его не было.

– Данилов, – сказала Марта с тревогой, – ты что? Спятил? Или у тебя температура?

– Нет у меня температуры! – Как раз в этом он был совсем не уверен, потому что его знобило и мех дубленки казался холодным и колючим. – Я все тебе расскажу. Когда сам все пойму.

– Только ты постарайся к этому времени остаться живым, – пробормотала Марта, и в голосе у нее послышались слезы, – заметь, Данилов, я не говорю – невредимым, потому что не ставлю невыполнимых задач…

– Смотри на дорогу, – посоветовал Данилов и улыбнулся, – хотя что тебе какая-то там дорога, когда ты на своей машине, как на истребителе, летаешь!

В переулке, за офисом Марты, дремал покинутый «Фольксваген», слегка присыпанный вчерашним снегом. «Газель», намертво подпиравшая его сзади, уже уехала по делам.

«Какие случайности», – подумал Данилов.

Если б не эта «Газель», вчера он поехал бы на своей машине, один, без Марты, и сегодня утром его уже не было бы на свете, и капитан Патрикеев называл бы его «потерпевший», и Марта искала бы его, изводясь от беспокойства и страха, и мышонок сжимался бы у нее в животе, а он ничем не мог бы им помочь.

Все. Конец истории. Если бы не «Газель»!

– А звонить тебе можно, – жалобно спросила Марта, – или тоже нельзя?

– Можно, – разрешил Данилов, – я приеду вечером. Или позвоню. Ты, самое главное, не волнуйся.

– Ты еще должен сказать – будь хорошей девочкой! Что ж ты?

– Марта, – сказал он настойчиво, – все будет хорошо. Я должен ехать, или я ничего не успею.

– Езжай, – сказала Марта и отвернулась.

– Ты сиди в Кратове и жди.

– Езжай, Данилов. – Марта шмыгнула носом. Он неловко поцеловал ее в ухо и с трудом выбрался из неудобной «Нивы». И захлопнул за собой дверь. Марта осталась по ту сторону, а он – по эту.

– Пока!

Не взглянув на него, она лихо развернулась в тесном переулке, нажала на газ и скрылась за поворотом, только мигнули красным тормозные огни.

Так. Она уехала и пока будет в безопасности. На ее слово можно положиться, значит, она действительно проведет день на участке в Кратове, где ей ничто не угрожает. По крайней мере, Данилову хотелось так думать.

Он посмотрел на часы – начало десятого. Веник должен быть на работе, биржа открывается довольно рано.

Включить зажигание нужно было правой рукой, и Данилов долго приспосабливал руку к этому действию – очень простому, если в руке нет пулевых ранений.

Он усмехнулся. Пулевые ранения, черт побери все на свете!.. Какая у него насыщенная, интересная жизнь!

Возле здания биржи было много машин и людей, и Данилов долго ездил вокруг, пытаясь найти место, чтобы припарковаться. Потом ему повезло – танкообразный черный джип «Мерседес» вылупился из тесного закутка между желтой стеной и боком ближайшей машины, побуксовал на месте, вырулил и победно помчался по тесной, заставленной автомобилями улице, пугая мирных граждан своим воинственным и зловещим видом. Данилов моментально зарулил в освободившийся закуток, оставив с носом водителя «Фиата», который караулил с другой стороны.

«Фиатчик» что-то произнес, долгое и неслышное за закрытым стеклом, и отправился дальше.

Данилова всегда поражала биржа – старинное здание со стеклянным потолком в самом центре Москвы. Все было «как у больших», как в Нью-Йорке и Токио, – ряды компьютеров, телефонный трезвон, легион мальчиков в белых рубашках и непременно без пиджаков, говорящих в три трубки сразу, ряды часов, показывающих «мировое время», электронные табло с загадочными символами, сменяющимися с такой быстротой, что разобрать ничего было нельзя, шумная толпа в центре зала, размахивающая руками, как дикари во время ритуальных танцев, – все дикари тоже были в белых рубашках и галстуках, – все правильно, похоже, воспроизведено с точностью до мельчайших деталей.

Данилову почему-то казалось, что это именно декорация и все, кто работает здесь, пляшут ритуальные танцы, говорят в три трубки, шикарно и очень по-американски закидывают ноги на столы, прохаживаются между рядами, закинув на затылок уставшие бизнесменские руки, – знают, что это декорация, поэтому так старательно добиваются правдоподобия, поэтому принимают такой нарочито деловой вид, поэтому говорят в три трубки, чтобы незримый хозяин увидел, оценил, милостиво кивнул – верю, верю…