Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Солнце клонилось к Гавайям. Бриз был силен ровно настолько, чтобы корпус потрескивал, как поджаривающаяся лепешка. Я растянулся на верхней палубе. Ломаная шеренга пеликанов двигалась вдоль берега в сторону родного птичьего базара. То, что мне удалось пока узнать от Артура, выглядело малообещающим. Но я успокаивал себя мыслью о том, что, пока мы будем восстанавливать его форму, можно позволить себе кое-что из запланированного и полезного. Я питался сыром, мясом и салатом. Никакой выпивки. Никаких сигарет. Только одна старая добрая трубка, набитая «Черным взглядом», в часы заката. Уж без этого — никак.

Каждый мускул был растянут и болел так, словно все тело покрыто синяками и язвами. Мы стали на якорь сегодня утром. Часа два я провел в маске и ластах, сбивая и соскабливая с корпуса зеленые подтеки и ржавчину. После обеда улегся на верхней палубе, зацепившись большими пальцами ног за перила, и сделал серий десять упражнений, садясь и ложась снова. Чук застала меня за этим занятием и уговорила попробовать гимнастику, которую она разработала для своих танцовщиц. Однако эти упражнения были просто пыткой. Она-то выполняла их без малейших усилий. Нужно поднять левую ногу, взяться правой рукой за колено и попрыгать вот так на одной ноге через веревочку, вперед и назад, затем, поменяв руку и колено, попрыгать на другой ноге. Потом мы плавали. Я мог бы выиграть в плавании наперегонки, но у нее была отвратительная привычка медленно опускать голову в воду, а потом медленно выныривать и еще более гнусная привычка одаривать меня, хрипящего и пыхтящего, безмятежной улыбкой.

Услышав шум, я обернулся и увидел, что она поднимается по лестнице ко мне на верхнюю палубу. Вид озабоченный. Она села рядом, положив ногу на ногу. В старом вылинявшем розовом купальнике, со спутанными солеными волосами, ненакрашенная, она выглядела божественно.

— Он чувствует некоторую слабость и головокружение, — сказала она. — По-моему, я его передержала на солнце. Оно все силы вытягивает. Я дала ему таблетку солей, а его от нее тошнит.

— Хочешь, чтобы я взглянул, как он?

— Не сейчас. Он пытается заснуть и, знаешь, бывает так чертовски благодарен за каждую мелочь. У меня просто сердце разрывалось, когда я увидела его в плавках, такого жалкого и костлявого.

— Если он будет съедать, как сегодня, по нескольку обедов, это долго не продлится.

Она рассматривала розовую царапину на округлой коричневой голени.

— Трэвис, с чего собираешься начать? Что попытаешься сделать?

— Не имею ни малейшего представления.

— Мы долго тут простоим?

— До тех пор, пока он не созреет, чтобы выказать желание вернуться, Чук.

— Но почему он должен созреть? Я имею в виду, если он этого так боится.

— Потому, милая моя девочка, что он — это собрание моих справочных данных. Он не сознает, что одна крохотная мелочь может оказаться неизмеримо важной, поэтому не станет над ней задумываться и забудет упомянуть, а потом, когда я буду готов поднести запал, сможет подсказать мне, где бикфордов шнур. А это то, чего нельзя сделать, находясь в сотне километров от места будущего взрыва.

Она задумчиво поглядела на меня:

— Он хочет бросить это дело.

— Хорошо. И ради Бога!..

— Черт тебя побери!

— Сладенькая моя, ты можешь взять хорошую ласковую лошадку и пообрабатывать ее цепью. Может, сделаешь из нее убийцу. А может быть, окончательно сломишь ее, превратив в груду дрожащего мяса. А вот удастся ли тебе потом превратить ее обратно в лошадь? Это зависит от породы. Иногда у тебя не будет желания держать жертву при себе. Иногда, как теперь, возникает чувство, будто он тебе нужен. Без него я в это дело не сунусь. Так что ему придется позабыть про цепь. Ты должна сделать так, чтобы он снова выпрямился. И в этом деле мне от тебя больше ничего не надо.

— А почему бы и нет?

— Дальше это, похоже, станет слишком грязным.

— А я только что вышла в белом передничке из ворот монастыря. Продолжай, Трэв.

— Мисс Мак-Колл, самый страшный в мире зверь — это не профессиональный убийца. Это дилетант. Когда они чувствуют, что кто-то отбирает то, что они с превеликим трудом добыли, тогда и прибегают к самому жестокому насилию. Глубоко нечестный человек способен выразить свое негодование самым что ни на есть убийственным способом. В данном случае эта сука почувствует, что за ней следят, активизируется и будет жаждать крови. Не думаю, что ее привлекает проигрыш.

Чуки смотрела на меня изучающе, и я почувствовал приближение грозы.

— Боюсь, что все мужчины находят ее возбуждающе хорошенькой.

— Черт, весьма возбуждающе быть вышвырнутым в окно. Или почувствовать, как тебя переезжает машина.

— Милый, и ты не ощутил даже самого слабого позыва? А ведь она, между прочим, одно время глаз на тебя положила.

Высокая коричневая девушка в крохотном розовом лоскутке, сидящая по-турецки на моей виниловой имитации тика. Внизу, на кормовой палубе, настлан настоящий тик, что отчасти оправдывает такую подделку. Глядя на меня с сомнением, она продолжила:

— Мужики с такими ведут себя весьма раскованно.

— Артур не вел.

— А что же тебя-то уберегло? Радар?

— Сигнализация. Холостяцкие изобретения для определения ядовитых видов. Один неплохой способ состоит в том, чтобы понаблюдать за реакцией других женщин. И ты и другие девушки, чуть только появлялась Вильма Фернер, тут же сразу поджимали губы и обращались с ней вежливо-превежливо. И никогда не вели с ней женских разговорчиков. Не обсуждали наряды. Не пережевывали свидания. Не водили на массаж. Не поверяли девичьих секретов. Точно так же, солнышко, как женщине следует быть осторожной с мужчиной, с которым не имеют дел другие мужчины.

Это было чуть неосторожно и слишком напоминало камень в ее огород. Фрэнки вызывает у большинства мужчин горячее и сладостное желание как следует вмазать ему по роже. В темных глазах Чук появилось отсутствующее выражение.

— Если бриз стихнет, сюда налетит куча мошкары.

— Согласно долгосрочному прогнозу, слабый ветер сменится более сильным.

Я героически встал. Будь я один, я, наверное, со стонами дополз бы до перил верхней палубы и перевалился через них. Тщеславие — чудодейственное лекарство. Я мог рассчитывать еще на три-четыре дня пыток, прежде чем к телу, как я надеялся, вернется былая гибкость в сочетании со стальным прессом, сброшенным весом и нерасстроенной нервной системой.

Когда я выпрямился и зевнул, Чук сказала:

— Эй! — подошла поближе и очень робко, лишь кончиками пальцев, потрогала розовую вмятину под моим левым локтем.

— А, просто царапина.

— Ножом?

— Угу.

Она проглотила слюну и сникла.

— Сама мысль о ножах… У меня от нее все внутри переворачивается. И заставляет вспомнить про Мэри Ло Кинг.