Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Он сказал: как странно, что в памяти так живо отпечатались такие мелкие детали, как тщательно вытатуированное бледно-синее изображение орла, сжимавшего в когтях бомбу, взмахивающего крыльями при колыхании мускулов поднятой руки Уаксвелла. Неровное темно-розовое пятно засоса на нежной шее Вильмы. И крохотные радужные блики от бриллиантиков в часах и на ее запястье — часах, которые, по ее словам, она продала в Майами.

Тогда он понял, что от начала до конца не было ничего, кроме лжи, лжи настолько постоянной, что больше не оставалось ничего, во что можно было бы верить. Как большой исстрадавшийся ребенок, он бросился на Уаксвелла, но, не успев нанести ни единого удара, был отброшен назад, втиснут в угол между перилами и опорой крыльца и, чувствуя однообразные молотящие удары в живот и в пах, увидел в дверном проеме за прилежно работающим плечом Уаксвелла маленькую женщину, которая, оттопырив нижнюю губу, обнажающую маленькие ровные зубки, удовлетворенно наблюдала за ними. Потом перила проломились, и он пролетел вниз, во двор. Он тут же встал и медленно побрел обратно тем же путем, каким пришел сюда, спотыкаясь и обеими руками ухватившись за живот. У него было такое чувство, что только немыслимая боль в животе удерживает его на этом свете. Шел на ватных ногах, его мотало из стороны в сторону, и где-то посреди этой грязной дороги, ведущей к коттеджу, он рухнул. Встать не смог. У него было такое чувство, словно что-то вздымается и опускается внутри, а жизнь теплой струйкой вытекает из тела. Комары, так густо роившиеся вокруг, что он дышал ими, выдыхая из носа и сдувая с губ, не давали уснуть. Он подполз к дереву, подтянулся, встал и пошел дальше, из последних сил пытаясь чуть-чуть распрямиться. К тому времени, когда добрался до моста, ему почти удалось встать во весь рост. Слева на западе мерцал розовый свет. Он начал долгий путь назад по шоссе, и в течение некоторого времени все было в порядке, а потом вдруг начал падать. Он сказал, что это было очень странно. Отошел подальше от середины дороги, а затем, когда перебрался на обочину, вдруг показалось, что темный куст бросился на него, и он, тяжело дыша, рухнул вниз.

Когда пытался подняться, около него притормозил старенький пикапчик. Оттуда вышли двое и осветили его ярким фонариком. Тогда, словно откуда-то издалека, он услышал, как они гнусаво и пренебрежительно обсуждают, насколько он пьян и от чего.

Из последних сил он отчетливо произнес:

— Я не пьян. Меня избили.

— Так что, мистер, нам взять вас с собой? — спросил мужчина.

— Мне некуда идти.

Когда предметы перестали расплываться перед глазами, он осознал себя сидящим между мужчиной и женщиной на переднем сиденье пикапа. Они повезли его к себе домой. На восток, по шоссе, до поворота на Эверглейдз-Сити, через Эверглейдз, и дальше на тот берег, где эти люди по имени Сэм и Лифи Даннинг жили с пятью детьми в вагончике и построенном рядом коттеджике со сборным гаражом. Позднее он узнал, что они ездили на берег острова Марко на пикник и, когда его подобрали, пятеро детей, пляжный инвентарь и вещи для пикника находились в задней части пикапа.

Сэм Даннинг работал на сдаваемом внаем катере клуба «Ружье и удочка» в Эверглейдз-Сити. Тогда был не сезон, и он на равных паях с партнером ставил сети и ловил на продажу рыбу, используя для этого старый ялик.

В течение трех дней Артур мог лишь ковылять, как старик. В желудке удавалось удержать только супы, которые варила для него Лифи. Он подолгу спал, чувствуя, что это отчасти результат побоев, а отчасти нервное истощение после того, что с ним приключилось. Ночью спал на матрасе в гараже, днем — в натянутом на заднем дворике гамаке, часто просыпаясь и замечая серьезно глядящих на него детей.

Лифи одолжила у соседа старую одежду, достаточно просторную, чтобы она подошла ему, а сама выстирала, вычистила и заштопала то, что было на нем. Насколько он помнит, она три дня вообще не задавала ему никаких вопросов и лишь на четвертый вышла во двор, где он гулял, чувствуя, что он стал более уверенно стоять на ногах. Там были разбросаны куски старой машины и лодочного двигателя, частично скрытые в нестриженой траве. Он сидел в тени дуба на перевернутом ялике, и Лифи наклонилась над ним, согнув руки в локтях и приблизив лицо. Это была поблекшая крепкая женщина с яркими глазами, одетая в штаны цвета хаки и голубую рабочую рубашку, уже заметно беременная.

— Кто вас избил, Артур?

— Бун Уаксвелл.

— Все эти Уаксвеллы просто злыдни, как мокасиновые змеи [17] Мокасиновая змея — вид ядовитых водяных змей во Флориде. . У вас есть где-нибудь кто-нибудь, к кому можно поехать?

— Нет.

— А кем вы в основном работаете?

— Ну… в магазине.

— Вас уволили?

— Я закрыл дело.

— Та одежда, что была на вас, хорошего качества. Поношенная, но хорошая. И разговариваете вежливо, как после хорошей школы. И культурно есть умеете. Мы с Сэмом осмотрели вашу одежду, но никаких документов у вас с собой не было.

— Там должен быть бумажник с водительскими правами и карточками и тому подобным.

— И может, еще с тысячей долларов? Если он и был у вас, Артур, то вы его выронили, всю дорогу падая. Все, что мы, и Сэм и я, хотели бы знать, нет ли к вам интереса у полиции, потому что они не больно ласковы к тем, кто пускает к себе таких пожить.

— Меня не разыскивают. Ни для допроса, ни для чего другого.

Она изучающе поглядела на него и сама себе кивнула:

— Ну, тогда ладно. Что вам, мне кажется, нужно — это какая-нибудь работа, чтобы накопить деньги на дорогу, и вы можете пока пожить здесь. А когда наберете денег, заплатите мне за постой. Я знаю, есть такие, которые просто так скитаются. Для молодежи это ничего, Артур, но для взрослого мужчины оборачивается кое-чем иным, и без постоянной женщины вы просто превратитесь в старого бродягу. Так что подумайте.

Сэм нашел ему работу по подготовке клуба «Ружье и удочка» к открытию сезона. Артур разослал необходимые бумаги. Бюрократические формальности, необходимые для получения водительских прав и выдачи дубликата карточки социального страхования, не заняли много времени. Когда он закончил работу в клубе, подыскал другую — простого рабочего на строительстве домов вблизи аэропорта.

Сэм Даннинг отгородил часть гаража, а Лифи поставила там койку, стол, лампу и сундук, задрапированный хлопчатобумажным лоскутом, подоткнутым под верхний край. После искренних и долгих препирательств он стал платить за еду и комнату двенадцать долларов в неделю. Она хотела десять, а он настаивал на пятнадцати…

Там, на верхней палубе, Артур задумчиво поведал, что это было странное время. Он никогда в жизни не занимался физическим трудом. Старший мастер несколько раз чуть не уволил его — за врожденную неловкость, пока он не приобретал простейших навыков. Зато потом, освоив эти премудрости, почувствовал, что работа доставляет ему удовольствие: он научился забивать гвозди без круглых, словно совиный глаз, следов вокруг шляпки, определять застывание цементного раствора до нужной кондиции. Отвечал, лишь когда к нему обращались. Сидел с детьми, когда Сэм и Лифи Даннинги уходили в субботу вечером. По выходным помогал приводить в порядок катер, а иногда работал у Сэма матросом, когда кто-нибудь нанимал судно. Он словно прятался от всего, что могло напомнить о прошлом, и в процессе этого становился кем-то другим. Артур почти ничего не тратил, копил деньги, не считая их. Он мог лежать на койке, ни о чем не думая. Когда мысли вдруг возвращались к Вильме или потерянным деньгам, гнал их от себя, погружался в успокоительную серость, чувствуя только, как подкатывает к горлу тошнота от невозможности избежать воспоминаний о Вильме. Временами просыпался от эротических снов, но они быстро блекли, оставляя лишь привкус во рту да ощущение ее кожи на ладонях.