Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

— Бенедикт. Франси Бенедикт. — Улыбка засияла во всю ширь, вплоть до зубов мудрости. — Я бы с удовольствием показала вам, где тут что, но мне придется закончить с этим.

— Я просто поброжу вокруг.

— Плавки можете взять напрокат в мужской раздевалке, у Алби.

Как только я закрыл за собой дверь, она снова принялась печатать. Я нашел темный, прохладный и тихий бар. Там были сидячие места, а в соседней комнате для карт за несколькими столами шла игра в беспощадный мужской бридж. Я остановился у бескрайней стойки красного дерева. Подошел бармен, изогнув бровь в небрежном и надменном вопросе. Я вытащил свою карточку, и его улыбка одобрения выглядела бы еще более правдоподобной, если вынуть изо рта эти зубы из нержавейки, изобретенные русскими. Когда он подал мне «Плимутский джин» со льдом, к нему с разных сторон бара начали стекаться члены клуба. Он перегнулся через стойку. Вопрос и ответ были произнесены шепотом. Они оглядели меня и вернулись на свои места.

Толстенький коротышка с лицом государственного деятеля и старательно уложенной прической из белых кудряшек говорил басовито:

— Но ты посмотри в лицо фактам, Рой. Факт остается фактом, свидетельства налицо. Это десятилетие всеобщего морального падения, правящих улицами шаек, насилия, сброда, убивающего приличных людей. Я прав или нет?

Я представил себе, как ту же затасканную концепцию этим майским днем излагают в тысяче частных клубов по всей стране. Результат они видят, но когда дело касается причин, слепы. Сейчас американцев на сорок миллионов больше, чем в 1950 году. Если один человек из пятидесяти склонен к насилию и убийству, то теперь таких стало на восемьдесят тысяч больше. Умственные способности шайки можно определить, разделив самый низкий коэффициент интеллектуального уровня на число людей в этой шайке. Жизнь дешевеет. Все меньше становится полицейских на душу населения. А не поддающееся учету количество бомб, автоматического оружия, ускорение социальных изменений порождают своего рода городское отчаяние, вызывающее желание умыть руки и биться головой об стену. Все эти буфетные социологи ораторствуют о национальном характере, в то время как каждый час, каждую минуту самый невероятный в истории демографический взрыв превращает их взгляды, суждения и даже сами жизни во все более устаревающие.

Им следовало бы присмотреться к саранче. Когда ее насчитывается х единиц на гектар, это всего лишь старый безобидный кузнечик; жующий все вокруг и довольствующийся родными местами. Увеличьте их число до 2х , и с ними станут происходить настоящие физические изменения. Цвет переменится, челюсти увеличатся, вырастут мускулы крыльев. А при Зх они голодной тучей, управляемой единым стадным инстинктом, поднимаются в воздух, сжирая подчистую на своем пути все. Это вовсе не упадок морального облика кузнечика. Это просто давление массы, аннулирующей любые индивидуальные решения.

— Разве я не прав, сэр? — вопрошал коротышка, обернувшись, чтобы вовлечь меня в общую беседу. Его самых последних заявлений я не слышал.

— Абсолютно, — сказал я. — Прямо в точку.

Я был принят в компанию, познакомился с важными и добродушными джентльменами, выслушал несколько теплых слов о старом добром Фрэнке Хопсоне и случайно обнаружил, что Фрэнк был агентом по продаже недвижимости.

— Но при его сбережениях ему не приходится много работать. В основном это управление и сдача внаем того, что принадлежит ему лично. Бедняга, он торгует земельными участками и не может превратить их в капитал, поэтому просто не продает их на сторону.

Один сказал, обращаясь ко мне:

— Я тут недавно слышал, будто Крейн Уаттс пытался выработать какой-то проект для Фрэнка, какой-то там договор, по которому он мог бы продать все сразу, земельный бизнес и все остальное, отказаться от лицензии и выйти на пенсию, продав все свои владения какой-то внешней корпорации, превратив их в капитал.

Стоявший со мной рядом мужчина сказал, понизив голос:

— Он будет дураком, если позволит Уаттсу что-нибудь для себя разрабатывать.

— С тех пор прошло некоторое время, — сказал другой так же тихо, и они посмотрели в сторону комнаты для карт.

Я заметил человека, наиболее полно подходившего под описание Артура. Он играл в бридж за дальним столом, заметно плавал, поглядывал на свои карты с отвисшей челюстью. Медленно выбирал карту, высоко поднимал ее, шлепал на стол с волчьим взрывом хохота, потом наклонялся вперед, сердито глядя на противников, обдумывающих ход.

— Не знаю, как он может позволить себе такую игру.

— Похоже, достает их где-то, когда понадобятся.

— Она чертовски милая девушка.

— Это уж точно.

Я отлепился от стойки и отправился к кортам в поисках этой чертовски милой девушки, Вивиан Уаттс. Парнишка, отдыхавший между сетами, рукой показал на нее. Она играла не в паре, а в одиночку с проворным белокурым мальчиком лет девятнадцати, примерно лет на десять моложе ее. Это был единственный корт с заинтересованными болельщиками. Физически она была того же типа, что и Чук, только пониже ростом. Темноволосая и загорелая, крепко сбитая, но гибкая. И так же, как у Чук, у нее были сильные хищные черты лица, большой нос и густые брови. Как все прирожденные атлеты, она не делала лишних движений, что породило своеобразную грацию. На ней были маленькая белая теннисная юбочка в складку, белая блузка без рукавов, белый бант в черных волосах. Крепкие коричневые ноги обладали прекрасной упругостью, возвращая ее после каждого удара назад, в положение равновесия и готовности. Так двигается хороший боксер.

Нетрудно было догадаться, на чьей стороне перевес. Мальчик дрался отчаянно, бросался за каждым мячом и возвращал такие, до которых ему, казалось, не дотянуться. Отбивал их достаточно высоко, чтобы хватило времени вернуться для подачи и не дать ей подойти близко к сетке и выбить за поле. Она пыталась вывести их ударом через весь корт.

— Опять подачу запорола, — произнес лысый коротышка рядом со мной. Он был коричневый и узловатый, словно ореховое дерево.

— Какой счет?

— Шестьдесят три у Вив и, значит, семьдесят пять у Дэйва. Теперь он сделает девяносто восемь.

Он подал далеко, и она, дождавшись в конце площадки, твердо отбила, переместилась в центр корта и вернула удар прямо ему в колени. На следующей подаче он выиграл очко. Потом, на следующей, попытался приблизиться к сетке, но она красивым ударом послала мяч обратно. Его следующую подачу она вернула за площадку, и он позволил мячу упасть в десяти сантиметрах от ракетки. Он снова выиграл очко на подаче. Потом она снова попробовала низкий удар, он мгновенно рванулся, но, под аккомпанемент сочувственного стона, мяч ударился о перекладину и отскочил на ее сторону корта.