Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Я рывком сдернул его с кушетки, перехватил метнувшийся на меня кулак, чтобы его удобно было вести за руку. Захват, оставляющий свободными указательный палец и мизинец и прижимающий два средних к ладони обхватывающей руки. Лицо Крейна Уаттса задергалось в конвульсиях, он отвел в сторону другой кулак, и я дал испробовать немного настоящей боли, достаточно ощутимой, чтобы пробиться сквозь алкоголь. Крейн побледнел, лицо вспотело, и от него отхлынула кровь. Он тихо пискнул и опустил занесенный кулак.

— Тут у вас неприятности? — спросил чей-то нервный голос, и я, обернувшись, увидел в дверях служителя клуба.

— Никаких неприятностей. Просто собираюсь отвезти мистера Уаттса домой.

Легким пожатием я намекнул Уаттсу, что надо подтвердить это.

— Просто идем домой, — тихо прошептал он, изобразив странную имитацию одобряющей улыбки.

Служащий помедлил, сказал «спокойной ночи» и удалился.

Крейн Уаттс сделал слабую попытку высвободить руку и обнаружил, что это усиливает боль.

Он очень осторожно вышел рядом со мной, достаточно выпрямившись, делая маленькие аккуратные шажки и совсем не качаясь. Этот захват показал мне один полицейский в Нассау. Примененный неверно, он смещает кости или ломает костяшки пальцев. Правильный захват натягивает нервы среднего и безымянного пальцев на костяшки суставов таким образом, что выбьешь десять баллов на шкале боли. Девять — это пик мигрени и родов, и даже самые стойкие падают в обморок между девятью и десятью. Ты видишь, как меняется цвет их лица, выступает пот и туманится взгляд перед точкой падения. И это очень тихая вещь. Маленькая боль заставляет людей выть и вопить. А та, что терзает, вызывает лишь почти беззвучный писк. Кроме того, сильная боль способствует внезапному протрезвлению. К тому времени, как я открыл перед ним дверцу машины, стало понятно, что дальнейших неприятностей с его стороны не предвидится. Я втолкнул его внутрь, обошел машину, сел за руль, включил зажигание и поехал вслед за «мерседесом».

— Боже мой, — простонал он, обхватив руками живот.

— Поболит минут десять и пройдет.

— У меня горит все внутри, до самого затылка, парень. Это что, какой-нибудь вид дзюдо?

— Нечто в этом роде.

Через несколько минут он медленно выпрямился.

— Начало проходить, как ты сказал.

— Извини, что пришлось это сделать, Крейн. Я обещал твоей жене отвезти тебя домой.

— Наверное, я тебе и выбора особо не оставил, черт побери. Или ей. (Я заметил, что он разглядывает меня, когда мы проезжаем уличные фонари.) Повтори, как твое имя?

— Трэв Макги. Друг Фрэнка Хопсона. Приехал сюда по делу с восточного побережья.

— Нет, ну ты только посмотри! Она сворачивает, не подавая вообще никакого сигнала.

— Наверное, ей сейчас не до того.

— Точно. Думает только о том, как бы ей повихлять получше. Только не давай ей к тебе присосаться, Макги. Весьма хладнокровная сука. Тормози у подъезда к дому. Здесь налево.

Это был широкий подъезд к одному из длинных и низких флоридских блочных домов с черепичной крышей, гаражом на две машины и непременна с большой застекленной верандой сзади. Иногда с бассейном, иногда — нет. Навесные рамы, прозрачные двери на алюминиевых полозьях, внутренняя отопительная система… Обо всем этом можно догадаться еще до того, как увидишь. Даже пара деревьев и кокосовые пальмы в заднем дворике. Мозаичные холлы, клумбы на застекленной веранде и полностью механизированная кухня. Но даже ночью я разглядел и другое: неухоженный и выжженный солнцем газон перед домом, засохшее дерево на углу, развернутый и покосившийся подъездной знак «Семья Уаттсов», накренившийся так, что того и гляди кто-нибудь врежется.

Я остановился, тормознув за ее машиной. Он тут же вылез, чтобы встретить жену, когда она подойдет к нам.

— Поздравляю, милая крошка, — сказал он. — Ну, получила доказательства того, что я испортил тебе вечер? Посмотри, как еще рано. Теперь можешь вволю страдать.

Она остановилась, расправив плечи.

— Теперь остался только один член клуба, который, может быть, доверит тебе написать простенькое завещание или помочь вернуть свой титул, дорогой. Так что давай сохраним в нем эту наивную веру так долго, как это нам удастся, правда? Пойдем-ка в дом, пока ты не упал. — Она обернулась ко мне: — Трэв, я бы предложила вам выпить, но боюсь, что вы всего этого получили столько, что дальше некуда.

— Я зашел бы на несколько минут, если можно. Мне хотелось бы кое о чем спросить Крейна. О том, что может мне помочь.

— Его? — переспросила она, вложив в это слово столько презрения, что хватило бы на десятерых.

— Верность, верность, — пробурчал Крейн.

Мы вошли в дом. Она зажгла свет. И продолжала включать все светильники, даже фонари на застекленной веранде и перед ней, откатив по полозьям стеклянные двери. С весельем, очень напоминающим истерику, сказала:

— Вот, Макги, наше счастливое заложенное гнездышко. Вы заметили пару царапин да шрамов? Так, домашние мелкие ссоры, мистер Макги. А видели ли вы этот пустой бассейн? Бедный маленький бассейн. Такое дорогое удовольствие наполнять его — больше, чем вы думаете. И этим летом мы не утруждаем себя включением кондиционеров. Вы просто глазам своим не поверите, когда увидите счета. Знаете, у меня есть свои маленькие отдушины. Мой теннис и служанка раз в неделю для субботней уборки на случай, если будем развлекаться в воскресенье вечером. Правда, не так-то много осталось тех, кого можно пригласить. Но, видите ли, я сама плачу за теннис и уборщицу. У меня есть свой небольшой фонд, целых сто двадцать один доллар в месяц. Не думаете ли вы, что жены должны иметь свой собственный доход, мистер Макги?

Она лучезарно улыбнулась и, внезапно протрезвев, повернулась и убежала, закрыв лицо руками. Скрылась в коридоре, и дверь за ней захлопнулась.

Бормоча почти беззвучно, Крейн Уаттс достал из углового бара бутылку и отправился на кухню. Когда он проходил мимо, я выхватил бутылку из его рук.

— Мне это нужно!

— Нет, если мы собираемся говорить. Поэтому вам нужно принять душ и выпить кофе до душа и после.

— Говорить о чем?

— Может, вы поможете мне заработать немного денег.

Он медленно вытер лицо ладонью, остановился и окинул меня скептическим взглядом сквозь растопыренные пальцы.

— Серьезно?

Я кивнул. Он вздохнул.

— Ну ладно. Подождите тут. Сварите кофе, если найдете все, что нужно.

Я нашел молотый кофе. Приготовил кружку очень крепкого и понес туда, откуда раздавался звук душа. Дверь ванной была незаперта. Я поставил кружку на полочку возле раковины, прокричал, что она там, и ушел обратно в гостиную. Дома, где умерла или умирает любовь, всегда приобретают транзитный вид. Где-то уже есть люди, которые собираются сюда въехать, хотя пока и не знают об этом.