Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Потом встал.

— Садитесь сюда, милочка. Напротив Макги. Владельцы яхты ждут, стоя на четвереньках. Я и шеф-повар и прачка. Но подождите, настанет и ваш черед. Сперва горячий черный кофе?

— Будьте добры. — Она, с трудом сгибаясь, влезла в кабинку и сморщилась, усаживаясь.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— Так, словно кто-то пытался сломать мне спину.

Ставя перед ней кофе, Мейер сказал:

— И за это тоже можете меня поблагодарить. Я вас положил ничком на сиденье и, выбивая воздух из легких, каждый раз чувствовал ребра. Но я был достаточно осторожен, чтобы не сломать их.

Утренний свет заиграл на ее лице, когда она уселась напротив. Расчесанные до блеска волосы были распущены, две темные волнистые пряди, обрамлявшие чудный овал лица, свешивались вперед всякий раз, когда она наклоняла голову, поднося к губам чашку. Она аккуратно подкрасила губы, воспользовавшись помадой из гостиничного пакета. Нижняя часть лица была довольно вытянутой и бледной. Посредине лба пробегала горизонтальная морщинка, дважды выгибавшаяся над полукружьями бровей. И чуть более глубокая поперечная линия на тонкой шее. На коже, цвета слоновой кости, там, где она была туго натянута на высокие восточные скулы, выделялись поры, но больше никаких следов и отметин, если не считать маленького шрама в виде звездочки на щеке. Меня поразил цвет ее глаз при дневном свете. От солнца зрачки сузились. Радужные оболочки оказались вовсе не такими темными, как мне показалось вначале. Они были желтовато-коричневыми, чуть-чуть темнее янтаря, с крохотными зелеными точечками вокруг зрачков. Типично азиатские толстые верхние веки да мешочки под глазами, напоминавшие о недавней близости к смерти. Она взглянула на меня через стол и приняла восхищение с тем профессиональным отсутствием всякого интереса, с каким смотрят в объектив кинозвезды, читая при этом текст с телесуфлера.

— А в остальном как? — спросил я.

Она чуть приподняла плечи, потом опустила:

— Я прекрасно спала. Вам, ребята, придется ответить на некоторые вопросы. Где мы?

— Стоим на якоре в Маратоне.

— А вчера вечером, после того как я отключилась, не пошли ли вы, милые мальчики, вопить и трезвонить, хвастаясь собутыльничкам, что за диво из моря выловили? — Она говорила мягко, но губы подрагивали.

Мейер улыбнулся:

— Не знаю уж, как Макги на это отреагирует, но лично я нахожу такие подозрения оскорбительными. Сколько вам яиц?

— Уф… два. И прикройте ненадолго.

— А как насчет кусочка соленой рыбки? И еще ломтика лучшей хомстедовской мускусной дыни?

— Да… Да, будьте добры. Мистер Мейер?

— Просто Мейер.

— Хорошо, Мейер. Извините, что я это сказала. Просто мне уже мерещится.

— Извиняю, — сказал Мейер. — Мы вопили, милая. Выложили все и смылись. Но трезвонить — это никогда.

Он обслужил ее и долил нам обоим кофе, потом пристроился рядом со мной.

— Я даже не знаю, как вы меня спасли, — сказала она.

Мейер ей объяснил, как мы там оказались, что видели и слышали и кто что сделал. Пока он объяснял, она ела настолько жадно, насколько позволяли хорошие манеры, поглядывая время от времени то на меня, то на Мейера.

— Макги там проторчал достаточно долго, чтобы у меня кровь заледенела в жилах, — сказал Мейер. — Знаю точно, что не меньше двух минут.

Она смотрела на меня, глаза сузились. Она размышляла о чем-то, но мне не удалось прочесть по ее лицу о чем именно. Я сказал:

— Когда я до вас добрался, то понял, что вы живы. Так что единственное, что мне оставалось, если я хотел вас спасти, это распутать провод, оставаясь как можно дольше под водой.

— А вы слышали, как уехала машина?

— Вы еще и дна не успели коснуться.

Ее тарелка опустела. Она отложила вилку, та слегка звякнула.

— Значит, только мы трое, сидящие здесь, знаем, что я жива. Правильно?

— Правильно, — сказал Мейер. — Наши планы до того, как вы… э-э, простите, свалились нам на голову, состояли в том, чтобы отплыть сегодня утром в Майами. Хотите отправиться с нами?

Она пожала плечами:

— А почему бы нет?

— Похоже, милочка, — сказал Мейер, — что вчера вечером вас кто-то активно невзлюбил.

— Это вопрос?

— Только в том случае, если вы захотите на него ответить. Мы не собираемся особо любопытствовать. Так что вам нет никакой необходимости отвечать. Скажите нам только то, что считаете нужным, или вообще ничего не говорите.

— Ему… одному из них — их там было двое, — ему это не понравилось. Он хотел как-нибудь обойтись без этого, так что ничего бы не случилось. Но он знал, и я знала, что мы зашли уже слишком далеко, так что уже не свернуть. Я страшно испугалась. Не смерти, нет. Когда рискуешь и проигрываешь, так и должно быть. Что ему больше всего не понравилось, так это то, что ему велели сделать это мучительно. Он считал, это нехорошо. И это то, чего я так боялась — умереть в муках. Оказаться в воде и не иметь ни малейшего шанса что-либо предпринять, задержать дыхание и продержаться там, на дне, так долго, как только смогу. Я его шепотом попросила вырубить меня до того. Он знает как. Я думала, он согласится. Он мог это сделать, чтобы Ма… чтобы другой ничего не услышал. Но потом они остановились, и он выволок меня, и провод так больно врезался, а потом он сбросил меня. Я поняла, что он и не собирался облегчить хоть немного…

Она сделала паузу, и во взгляде мелькнуло жестокое удовлетворение.

— Я набрала побольше воздуха, чтобы заорать во всю мочь, но потом поняла, что если не издам ни звука, то тот, другой, решит, что Терри врезал-таки мне по горлу перед тем, как вышвырнуть, и ему придется доложить об этом, и тогда для Терри наступит тяжелое времечко. Я уж точно должна была устроить ему это, поэтому даже не пикнула, и это… Мне кажется, это немного меня отвлекло от всего прочего, и, по меньшей мере, когда я попала на дно, мои легкие были полны воздуха, вместо того чтобы истратить его на вопли. Смешно, что это могло иметь какое-то значение.

— И по-видимому, имело, — сказал Мейер. — Именно потому, что вы вошли в воду без единого звука, я и решил, что кто-то пытается избавиться от тела. Хорошо, что Трэвис тут же нырнул.

— Боже мой, если они только обнаружат, что кто-то меня вовремя выловил!

Я заметил, что ее всю передернуло. Она нервничала гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд. Ее голос странно не соответствовал бледно-смуглой элегантности. Это было густое, хорошо контролируемое контральто, она металась между напускной вульгарностью и откровенной необдуманностью. Я даже не мог сказать, было ли глупостью или проявлением присутствия духа желание устроить Терри «тяжелое времечко» именно в тот момент, когда ее убивали.

Она удивленно вскинула брови и сказала: