Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

Я дотянулся до стула, взял свою рубашку и бросил ей. Она поймала, взглянула на меня и сказала:

— Это своего рода послание, да? — Потом пожала плечами: — Ну, что же, это не совсем то, что называется великолепным началом, дружок. — Она натянула рубашку через голову, привстала, чтобы продернуть снизу под собой. Рубашка доходила ей почти до колен. Ванжи провела рукой по волосам и положила ногу на ногу.

— Почему я сюда пришла, Макги, так это потому, что стоит мне ночью проснуться, как уже не могу снова заснуть. И что-то меня толкнуло пойти сказать «привет» или «спасибо». Может, просто для того, чтобы потом было легче заснуть. Тебе следовало бы знать, что я не собиралась трепаться об этом направо и налево.

Я сел верхом на стул, скрестив руки на спинке и упираясь в них подбородком.

— Я и не думал, что ты собираешься.

Она нахмурилась.

— Но это могло показаться неудобным, потому что вообще-то я надеюсь попробовать раскрутить тебя дать мне взаймы. Может, ты не понял, это действительно взаймы, честно. Два куска, а?

— Ладно.

Она наградила меня одной из тех гримасок, которую изображала, позируя Мейеру. Голос зазвучал взволнованно:

— Тогда у меня есть две причины говорить спасибо, Трэвис.

— Того, что ты сказала, уже достаточно, Ванжи.

Она изучала меня.

— Слушай. Я знаю, что вокруг полно мужиков, которые просто взвиваются, узнав, что девушка служила приманкой. Но, Трэвис, я и не собиралась вешать тебе лапшу на уши, честное слово. Я действительно хочу это сделать как следует. Может, это будет и не самое великое потрясение, но уж и не из тех, что сразу забываешь, можешь мне поверить.

— Ванжи, кончай подначивать меня, ладно? Ты роскошная женщина, и я не больно щепетилен и ценю этот жест, но ты вовсе не состоишь у меня в долгу и…

— И спасибо, но — спасибо, не надо? Ясно. — Она зевнула. — Никаких обид, Трэв. Мне кажется, все зависит от того, к чему привык. Какой-нибудь дурацкий зануда, просидевший последние двадцать лет безвылазно за своей конторкой, наверно, счел бы, что я предлагаю величайшую вещь со времени сотворения мира, но, боюсь, такой мужик, как ты, да еще с такой яхтой, лишь пополняет свой список, где и когда ему захочется. — Она встала, подмигнула мне, взяла со стола сигарету и закурила, помахав спичкой в воздухе, чтобы та погасла. — Мы ведь все еще друзья, мистер. Может быть, я даже не знаю… еще лучше после этого. Забавно иметь друга — мужчину. Мужики либо торгуются, либо норовят отхватить побольше. Вы с Мейером забавные, чокнутые выродки. У меня такое чувство, что… Ну ладно, забудь.

— Какое чувство?

Она подошла поближе и встала прямо передо мной:

— Это глупо. Чувство, что вы двое меня любите. Я лежала в этой огромной кровати и думала об этом. Вы знаете обо всем этом дерьме, в которое я вляпалась, а все равно такие милые. — Внезапно в ее янтарных глазах показались слезы. Губы задрожали, она отвернулась, отошла подальше и встала ко мне спиной.

Потом хрипло, почти шепотом, произнесла:

— Я в такое замешана, что лучше бы вам не сидеть тогда под мостом. И если они меня снова найдут, то, может, это не так уж и плохо. Я вот, когда проснулась, подумала, что нет ничего такого, что заставило бы вас стать другими. От того, что вы знаете, никуда не спрятаться. А с кем-нибудь, типа меня, это еще круче. Перед тем как я сюда прокралась в темноте, я все обдумывала всякие дурацкие идеи, типа заплатить миру за свои дела тем, что пойти работать в лепрозорий, если они еще существуют. Сейчас потрясные лекарства, наверно, уже всех вылечили.

Я подошел, положил руку ей на плечо и развернул к себе. Она не поднимала глаз.

— Ванжи, мы тебя любим, даже если ты не моешь посуду. И мы бы постарались тебе помочь, если бы знали хоть немного больше.

На мгновение мне показалось, что она сейчас скажет. Но она вздохнула и отвернулась.

— О, черт, Трэвис, это не такое уж предательство — скрывать от вас, какая я дрянь.

Она попыталась приободриться, криво усмехнулась и сказала:

— Через год я уже обо всем этом забуду. Я хорошо научилась забывать. Слушай, как ты думаешь, мне стоит заглянуть к Мейеру?

— Я думаю, все будет точно так же, как и со мной.

— Да и я так думаю. Во всяком случае, кажется, теперь я хотя бы засну.

Быстро по-сестрински чмокнув меня в щеку, она удалилась. Я выключил свет и снова устроился на кушетке, переложив оружие под подушку, где оно и лежало раньше. Мне ее ни капельки не хотелось, и я даже знал почему. Белыми нитками шито. На самом деле я все-таки по-своему старомоден, пару раз у меня были нетривиальные отношения с женщинами с достаточным, так сказать, послужным списком, и из-за этого мне бывало не по себе. Слишком трудно придавать большое значение тому, что дама щедро раздавала до встречи с вами. У меня было такое чувство, что существует определенная таинственная квота, причем для каждой женщины — своя. И отдается она или продается, но стоит превысить какое-то число, стоит паре жадных рук крепко сомкнуться вокруг ее округлых бедер, как все меняется, и ее вкус вместо меда отдает кислятиной, глаза превращаются в стекляшки, сердце — в камень, а рот — в продуваемую ветром пещеру, откуда с каждым влажным вздохом долетает слабый запах смерти.

Я не мог желать ее ни в коем случае. Но я мог любить ее. И желать ей добра.

На следующий день, начатый ею с прекрасного «доброго утра», Ванжи стала более послушной и неутомимой, и мы отплыли на север.

Когда днем она пришла посидеть со мной наверху у приборов, я спросил, решила ли она, что делать дальше.

— Слезть с этой посудины, Трэвис, когда стемнеет. Боже мой, стоит лишь какой-нибудь обезьяне меня встретить и упомянуть не в той компании, что он видел Ванжи, они тут же примутся искать. Не знаю, смогу ли я снова спокойно высидеть. Боюсь, у меня слишком много сил ушло, и если они меня схватят, буду орать как резаная. Самое умное, конечно, — это купить на эти две сотни билет на автобус куда-нибудь подальше, опять стать блондинкой и устроиться официанткой или еще кем-нибудь, пока хороший контракт не обломится, чтобы опять сбиться с пути праведного. Это то, что мне следует делать.

— Но?..

— Есть что-то подозрительное в этом спасательном бизнесе, Трэвис. И насчет тебя, и этой яхты, и этого пистолета вчера ночью. И когда ты меня выловил из океана, то тебе и в голову не пришло позвать фараонов, и рот ты на замке держал. Я не знаю, кто ты на самом деле, знаю только, что не качок дешевый. Может, даже законник. Но ты знаешь, что делаешь, и, похоже, умен, хитер и хладнокровен.

Появился Мейер и сказал:

— Частная беседа?

— Нет, милый. Присоединяйся. Я тут твоему приятелю собираюсь кое-что предложить. Я за всю свою жизнь и десяти центов не скопила. А за последние два года тридцать две тысячи наличными отложила. Вы это, наверное, назовете грязными деньгами, но пусть только кто-нибудь посмеет сказать, что я каждый цент из них не заработала; это всего лишь небольшая часть из всей прибыли. Я их хорошенько припрятала. И об этом я вам все расскажу. Я работала с парнем, которого зовут Грифф. Он дико крутой, мощный и ловкий. Сейчас он верит, что я отдала концы. Он знал, что я откладываю деньги, но понятия не имел, куда и сколько. Наверняка он будет их искать, возможно, уже перевернул всю квартиру вверх дном, и в вещах поискал, и в мехах, и в драгоценностях, и в цветном телевизоре, и в моем милом автомобильчике, и старается как только может. Я думаю, он там все на кусочки разнес в поисках денег. Но они действительно хорошо припрятаны, и если удача еще не совсем от меня отвернулась, он их пока не нашел. С этими деньгами я действительно смогу сбежать. Но если Грифф денег не нашел, то наверняка следит за квартирой, потому что откуда ему знать, вдруг я кому-нибудь рассказала и этот кто-то придет за ними? Во всяком случае, мне кажется, я смогу найти парня, который мне поможет ровно настолько, чтобы я успела войти и выйти. Это один буфетчик, которому можно доверять. У него для меня всегда анекдотик попохабнее находился. По меньшей мере я смогу подобраться достаточно близко, чтобы выяснить, насколько риск велик.