Алла Озорнина - В лабиринтах Бутинского дворца

— Послушай, Кешка, — сказал как-то папа. — А ты, случайно, не Мохнатый, а? Фамилия-то у тебя — Мохнорылов. И в детстве-то мы все тебя как звали? Мохнатиком!

Теперь, глубокой ночью, мне вспомнилось, что при последнем слове дядя Иннокентий как-то смутился и, чтобы поскорее закончить, видимо, неприятный для него разговор, сказал:

— Ясно дело: я — Мохнатый и есть. Только номер один.

— Подожди, — остановил дядю Иннокентия папа. — Что значит номер один? Так это что же, Мохнатых два, что ли?

— А кто его знает, — как мне показалось, уклончиво ответил дядя Иннокентий, — сколько их? Может, два, может, три, может, четыре. Но то, что я Мохнатый номер один, — это точно.

Тогда, как и папа, я не очень-то большое значение придала этому разговору. Но теперь, после кошмарного сновидения, то и дело в памяти всплывали странные, непонятные слова дяди Иннокентия.

«А может, и правда, дядя Иннокентий — Мохнатый? — думала я. — И фамилия его соответствует, и сам-то он родом из Ильинска. Если это действительно так, то понятно, как ему удалось протянуть свои щупальца сюда. Здесь остались его знакомые, и через них он руководит своими черными делами».

В конце концов сон все-таки взял свое, и я не заметила, как уснула.

И вот — утро. Было слышно, как за стеной суетилась тетя Клава. Судя по запахам, она пекла блины. Теперь, при свете яркого солнца, ночные подозрения казались мне несусветной глупостью. Дядя Иннокентий и покушение на папу — надо же такое придумать?!

За завтраком я решила ехать домой вечером. А пока я собралась сходить к Катерине и поддержать ее и тетю Люсю. Полгода назад мы с мамой через это прошли. Дай-то бог, чтобы у Велимира Аркадьевича, как и у папы, все обошлось.

В полдень я стояла перед дверью квартиры Велимира Аркадьевича. Дверь оказалась запертой. До меня дошло: не могут сейчас тетя Люся с Катериной сидеть дома. Наверняка тревога за Велимира Аркадьевича погнала их в больницу с раннего утра. Впрочем, возможно, что они и не возвращались оттуда. Ну и балда же я! Это надо ж было тащиться через весь город, чтобы сообразить!

Конечно, я оказалась права. Мать и дочь сидели на лавочке больничного палисадника. По их лицам было видно, что они и не ложились спать в эту ночь.

— Как Велимир Аркадьевич? — спросила я.

— Слава богу, операция позади, — сказала тетя Люся. Глаза ее были красные — то ли от слез, то ли от бессонной ночи. А скорее всего, от того и от другого. Катерина смотрела куда-то вдаль, чувствовалось, что она до сих пор не может оправиться от шока. Еще бы! Я целую неделю, пока папе не стало лучше, не приходила в себя.

— Побегу узнаю, дозвонились ли до Новосибирска?

Тетя Люся исчезла за дверью хирургического отделения.

— А кто должен звонить в Новосибирск? — спросила я Катерину.

— Геннадий Геннадьевич. Врач, который делал операцию, — тихо, не глядя на меня, ответила Катерина. Она напоминала мне зомби.

— Зачем? — не унималась я, понимая, что становлюсь назойливой. Но ведь меня тоже волновала судьба Велимира Аркадьевича.

— В Новосибирске — пульмонологический центр. Аппаратура, Геннадий Геннадьевич сказал, что только там могут долечить. Здесь такой возможности нет.

— Все нормально, девчонки, сказали — срочно привозите! — Рядом с нами вновь появилась тетя Люся. Надежда на то, что мужу будет оказана необходимая помощь, видимо, оживила ее. Она говорила громко и быстро. Глаза ее блестели. — Уже и с областным центром договорились — срочно готовится вертолет, чтоб доставить туда. Потом пересадка на самолет — и в Новосибирск… Так, что же делать, что делать? — Вероятно, тетю Люсю озарила какая-то идея. — Послушай, Катя, — обратилась она к дочери. — Я, конечно, понимаю, в новой, пустой квартире не очень-то приятно одной, но, может, ты поживешь с недельку… без меня?

— Как это — без тебя?

— Понимаешь, я хочу попроситься поехать вместе с папой. Ну сама подумай, как он будет один в незнакомом городе? Передачу принести, и то некому. А ухаживать? Да лучше меня это никто не сделает!

Я не выдержала и воскликнула:

— А что, это идея!

По крайней мере, я на месте тети Люси сделала бы то же самое.

— А тебя отпустят? — спросила Катерина, не обращая на меня внимания. — Здесь же тоже больные.

— Думаю, главный врач пойдет на уступки. — Тетя Люся взглянула на часы. — Вот сейчас как раз кончится общий обход, я с ним и поговорю.

Она снова скрылась за дверью отделения.

Катерина между тем оставалась все такой же замороженной. Я прикоснулась к ее плечу:

— Не переживай… Возможно, все обойдется. Сейчас медицина — знаешь какая! Мой папа был почти безнадежен…

Катерина не была моей подругой. За те несколько часов, на которые ее семья останавливалась проездом у нас, мы, конечно же, не успели сблизиться. Но теперь она стала больше чем подругой. Нас объединяла общая беда. Наши отцы пострадали от бандитских пуль.

Катерина посмотрела мне в глаза. В ее взгляде не было ни надежды, ни отчаяния. В нем читалась непреклонная решимость.

— Как бы то ни было, — тихо, но твердо сказала она, — я все равно их найду.

— Кого? — не поняла я.

— Тех, кто стрелял в папу.

Я не поверила своим ушам. Разве это возможно?

— Но как? — спросила я.

— Надо подумать.

Признаться, я не знала, как к этому отнестись. С одной стороны, судя по всему, на здешнюю милицию надеяться нет смысла. И коснись моего папы, я на месте Катерины, скорей всего, приняла бы точно такое же решение. С другой — я даже предположить не могла, как может девчонка разыскать преступника. И даже если это окажется возможным, что она будет делать дальше? Поэтому заявление Катерины воспринималось, по крайней мере, как неразумное. Я сказала:

— Но ведь для этого существует милиция. И она наверняка предпринимает какие-то действия…

Я замолчала. Слова получались какие-то казенные и избитые. «Милиция предпринимает действия…» Ну прямо как в газете какой-то.

— Действия… — передразнила меня Катерина. — Слышала, что вчера об этих действиях родители говорили?

Опять я была с ней согласна. Я внимательно посмотрела на нее.

— Почему ты так смотришь?

— Просто…

На самом деле я в этот момент поняла, что не в пример Селедкиной Катерина, несмотря на внешнюю привлекательность, была очень даже неглупа.

— Что же ты собираешься делать? — спросила я.

— Для начала поеду в Бутинский дворец. Ведь не зря же больной рассказал о нем папе. И уж конечно же, речь шла не о духе сгоревшего сторожа, а о чем-то более важном. Только вот… о чем? Кстати, ровно две недели назад мы с папой туда заходили. — Катерина вздохнула. — Но то другая жизнь была…