Александр Ярушкин - Рикошет

— Нет… Не совсем…

— Нет?

Ответ озадачил Кромова, и он выжидал. Мозжейкина тоже ждала. Ее волнение выдавали лишь взметнувшиеся ресницы.

— Ваш муж пытался покончить с собой…

Глаза Людмилы Васильевны медленно наполнились слезами, чуть заметно дрогнули губы:

— Знаю.

— И это все, что вы можете сказать?

— Мне стыдно…

— Вам?

— Дело в том… дело в том… В общем, это он сделал из-за меня, — сказав главное, женщина продолжила с отчаянной решимостью: — В последнее время кто-то стал звонить нам. Если подходила я — молчали, если Андрей — говорили обо мне гадости…

— Муж сообщал вам содержание бесед?

— Нет… Но у него было такое лицо…

— Почему вы решили, что речь идет о вас?

— Потому что были еще и эти гадкие письма!

— Письма?!

— Да, да! Сначала на фабрику, потом в главк.

— С содержанием писем вы знакомы?

— Читала… гадость это! — всхлипнула Мозжейкина.

Кромов понимал, что рассказывать о себе гадости, даже если они и выдуманы, трудно. Еще труднее, когда в них есть, пусть маленькая, но толика правды.

— И все же? — мягко спросил он.

— Не могу…

— С вашим мужем случилось несчастье, — напомнил Кромов.

Мозжейкина опустила глаза:

— Что я — любовница директора нашей фабрики…

Кромов в нерешительности вертел в руках шариковую ручку. Людмила Васильевна поняла, какой вопрос готов сорваться с языка оперативника, выкрикнула:

— Нет! Не было этого! Нет! Не было и быть не могло!

Оперуполномоченный помрачнел. Не доверять почти незнакомому человеку, сомневаться в его словах… Но мысль, родившуюся в мозгу, не так-то просто отбросить, забыть. Либо Мозжейкина действительно возмущена… Либо? Либо пытается за возмущением скрыть то, о чем никогда и никому не скажет. Третьего не дано.

Светлые, словно по ним мазнули перекисью водорода, брови Кромова при воспоминании о первом визите к Мозжейкиным недовольно сдвигаются к переносице:

— Не вызвала она у меня доверия…

— Из-за того, что не стала сразу рассказывать о звонках?

— Не только…

— Понять ее состояние в тот момент вполне возможно, — задумчиво произносит Добровольский.

Кромов кивает:

— Вполне…

— И что ты решил предпринять?

— Сходить на фабрику. Справиться, так ли уж безупречна Людмила Васильевна, — хмурится Кромов.

Фабрика «Художественная роспись» находилась в глубине современного жилого массива, где присутствовали и детские ясли с детским садом, и две школы с бассейном между ними. Тут же неподалеку еще что-то рыли и что-то строили.

Кромов перепрыгивал через траншеи, оставленные, как минимум, года два назад, что можно было определить по зеленым, подернутым веселенькой ряской лужам на дне, по остаткам сгнивших лопат.

Двухэтажное здание управления фабрики — коренастое, выложенное из прокаленного красного кирпича и обнесенное щелястым, истинно русским забором, — располагалось на глиняном взгорке.

Подходя к неказистой проходной, Кромов приготовил удостоверение, чтобы предъявить по первому же требованию вахтера. Однако вахтерша в телогрейке и шерстяном платке до того увлеклась приготовлением на раскаленной плитке чехословацкого пакетированного супа, что не обернулась на скрип проржавевшего турникета.

За окнами длинного, напоминающего казарму, производственного корпуса были видны мастерицы. Их проворные пальцы замысловато двигались, делая что-то с ядовито-оранжевыми матерчатыми лепестками, и в результате этого «что-то» на стол ложились такие же ядовито-оранжевые искусственные цветы. Из-под двери дощатого сарая выкатилась взлохмаченная со сна собачонка, залилась пискливым лаем. Задумчиво взирающий не кучу шлака кочегар оглянулся, пожевал фиолетовыми от угольной пыли губами, не заинтересовался незнакомцем и вернулся к прерванному занятию — крепко затянулся сантиметровым окурком сигареты.

Под окнами административного корпуса, среди цветов и зарослей лука, тянулись к небу чахлые кустики помидоров, радующие глаз светло-зелеными, так и оставшимися в зародышевом состоянии плодами. Кромов хмыкнул, потянул на себя тугую дверь.

Сумрак коридора заставил почти на ощупь устремиться туда, где за изломом стены серел день. Навстречу оперуполномоченному попалась кряжистая женщина, тащившая на плече две увесистые штуки полотна. На вопрос Кромова, как пройти к директору, она молча кивнула в сторону крутой деревянной лестницы.

Оперативник поднялся на второй этаж и двинулся на звук пишущей машинки.

Невзрачная угреватая девушка вопросительно замерла над пишущей машинкой, ждала, что же скажет пришелец. Оперуполномоченный не стал медлить:

— Директор у себя?

— Нет… Только Эмилия Львовна, — ответила секретарь, указывая на дверь с табличкой «Главный инженер».

— Скоро появится директор?

— Он в исполкоме… — ответила девушка, прикинула что-то в уме, добавила: — Вот-вот должен приехать…

— Спасибо… Имя-отчество его не подскажете?

— Иван Васильевич.

— Еще раз спасибо, — сказал Кромов и вошел к главному инженеру: — Вы разрешите?

Черноволосая женщина лет пятидесяти пяти в черном платье с серебристым люрексовым цветком на лацкане и с массивным перстнем на безымянном пальце подняла голову:

— Пожалуйста…

Сказано это было нараспев, словно, приглашая гостя, она пыталась сообразить, кто он такой и чего от него ждать Кромов представился, и морщинки в уголках глаз главного инженера собрались в одну. Тугие щеки приподнялись, глаза совсем исчезли из вида, а густо накрашенные губы растянулись в доброжелательнейшей улыбке и обнажили перемазанные помадой ровные зубы.

Про себя Кромов отметил, что у Эмилии Львовны хороший зубной техник. Она же, все с той же улыбкой, пропела:

— Присаживайтесь, присаживайтесь…

Опустившись за шаткий приставной столик, Кромов проговорил:

— Я бы хотел…

— Слушаю вас, слушаю, — радушно перебила главный инженер.

— Не могли бы бы охарактеризовать вашего начальника планового отдела?

Кромов специально начал издалека, так как видел в глазах женщины настороженное, чуткое любопытство, и решил не торопиться.

— Людмилу Васильевну? — слегка опешила главный инженер.

— Да, Мозжейкину, — подтвердил Кромов.

— Ну что вам сказать… — затянула Эмилия Львовна. — Специалист она очень высокого класса, прямо не знаю, что бы мы без нее делали… Всегда поможет, разъяснит любой вопрос, подскажет… Сами понимаете, плановик на производстве — одна из ведущих фигур, особенно сейчас, когда происходит коренная перестройка всего народного хозяйства…

Кромов вежливо прервал:

— Какие у вас с ней отношения?

Глаза главного инженера снова ушли в бойницы приподнятых в улыбке щек: