Александр Ярушкин - Рикошет

— Самые распрекрасные! Людмила Васильевна — отзывчивая, чуткая женщина, хороший товарищ…

В кабинет стремительно вторглась седоволосая дама с восторженно выпученными глазами. Главный инженер остановила ее чарующей улыбкой:

— Клавдия Никитична, я занята…

Дама поправила шейный платок, скрывающий морщины, громогласно согласилась:

— Заняты, так заняты. Позже зайду.

— Хорошо, — ласково ответила Эмилия Львовна и, когда дверь затворилась, пояснила Кромову: — Председатель нашего профкома.

— Мы говорили о ваших взаимоотношениях с Мозжейкиной, — напомнил Кромов.

Главный инженер кокетливо сложила губы:

— Ах, да!.. Между нами всегда царит мир и спокойствие.

— А между Мозжейкиной и директором?

Прежде чем глазки Эмилии Львовны утонули в щеках, в них снова мелькнула тревога. Женщина приподняла плечи, потом задумчиво легла большим бюстом на стол:

— Не очень… Но опять же… — главный инженер помялась мгновение, стрельнула в Кромова жгучими бусинками глаз:

— Вы из-за той истории с письмами пришли?

Кромов подтвердил ее догадку, и Эмилия Львовна заговорила свободнее, раскованнее.

— Вот не думала, что этим заинтересуется уголовный розыск! Хотя, конечно, досадно, что на нашей фабрике, в нашем сплоченном коллективе нашелся один нечистоплотный человек, который распространяет слухи, порочащие уважаемых и честных людей, мешает им спокойно трудиться… Людмилу Васильевну довели до того, что она административный взяла… На ее месте каждый бы переживал. Кому приятно, когда о тебе этакое пишут. Да еще и в главк! Не то что в административный, в больницу попасть можно.

— Насколько я понял, вы уверены, что в письмах — ложь? — осторожно остановил главного инженера Кромов.

Вопрос поверг Эмилию Львовну в смятение. Чувствовалось, что желание поделиться своими соображениями борется в ней с какими-то сдерживающими факторами. Наконец первое победило. Эмилия Львовна доверительно подалась вперед:

— Не подумайте… Я ничего не утверждаю, но… думаю, дыма без огня… Вы меня понимаете?

Кромов кивнул. Получив такое подтверждение разумности собеседника, главный инженер продолжила свои откровения:

— Утверждать не берусь, но, кажется, было что-то между ними… Но это строго между нами! Никому не говорила, и не скажу.

По приподнято-торжественному тону, каким это было сказано, оперуполномоченный понял, что точно так же и, скорее всего, теми же словами она говорила уже не одному человеку. Высказывать свои соображения он не стал.

— Иван Васильевич подвозил Людмилу Васильевну домой, — сказала главный инженер и сделала многозначительную паузу. Даже слегка поиграла бровями, чтобы Кромов проникся намеком. — Я видела, как он вместе с ней вошел в подъезд и… Потом мы проехали мимо. Муж вез меня на базу «Росгалантерея»… Наш директор, заметьте, был на своей Волге»…

Кромов помолчал, оценивая полученную информацию, потом поинтересовался:

— Эмилия Львовна, у кого сейчас письма?

— Председателем комиссии, которая занималась проверкой фактов, изложенных в письмах, была Клавдия Никитична… Она человек аккуратный, не должна утерять… Надо спросить у нее…

Лицо Кромова озадаченно вытянулось:

— Проверку фактов? Комиссия?

— Ну, а как же?! — искренне удивилась Эмилия Львовна. — Мы же просто обязаны реагировать на сигналы… Да и из главка письмо переслали нам со своими рекомендациями…

— С какими же?

— Провести проверку и составить справку, — важно кивала главный инженер. — Чтобы недоговоренности не осталось.

— И что же показала проверка? — не удержался Кромов.

Губы главного инженера сложились в яркий первомайский бантик, но, тут же справившись с собой, она уклончиво посоветовала:

— Лучше всего вам поговорить с Тишкиной, с председателем профкома… Картина будет полнее, чем в моем пересказе…

Добровольский усмехается:

— Да-а… Эмилия Львовна может говорить о чем угодно, только бы не касаться самого главного. О приписках я ее часа три пытал. Твердит себе одно — мое дело за техникой следить, чтобы станки гудели, чтобы не простаивали…

— Так ничего и не сказала? — спрашивает Кромов.

— Нет… А что я мог поделать? — словно оправдывается следователь. — Документы подписывал директор, главбух и плановик. Она же, вроде, как сторонний наблюдатель.

— Который ничего не видит и ничего не слышит.

— Деньги зато сразу внесла в кассу, на следующий же день после допроса.

Кромов кривится:

— Сознательная.

— Не говори. Такую антимонию развела. Полчаса, наверное, слушал о том, что всю жизнь она честно трудилась и копейки лишней у государства не брала. И премию за здорово живешь не получала!

— Она не могла не знать о состоянии дел с выполнением плана.

Добровольский коротко разводит руками:

— Презумпция невиновности.

— Главбух дал показания?

— Хоть и выпивоха, а порядочнее других оказался. Сразу каяться стал, — отвечает Добровольский и поторапливает: — Ну, так что тебе предпрофкома наговорила?

Председатель профсоюзного комитета фабрики посмотрела на оперуполномоченного непонимающе, однако, выслушав просьбу, порылась в заваленном бумагами столе и достала картонную папку с голубыми завязочками, на которой красным фломастером было выведено: «Проверка письма неизвестного автора».

Кромов хмыкнул:

— Проще было обозвать анонимным…

Тишкина не обратила внимания на мелькнувшую в глазах оперативника усмешку, развязала тесемочки, разгладила аккуратно напечатанное на машинке письмо. Кромов протянул руку, но Клавдия Никитична отодвинула папку, спросила пугливо:

— Вы хотите забрать его?

— Разумеется, — ответил Кромов. — Необходимо провести экспертизы…

— Отдать я не могу, — категорично заявила Тишкина. — Мне же потом отчитываться.

Кромов удивленно свел брови.

— А как же! — отвечая на немой вопрос, пояснила Клавдия Никитична. — Перед главком, перед райкомом профсоюза, перед людьми, наконец…

Молча оформив под недоуменными взглядами профсоюзной деятельницы протокол добровольной выдачи, Кромов подал его, а когда, хоть и с неохотой, но протокол был подписан, забрал из застывших пальцев Клавдии Никитичны письмо.

Содержание творения неизвестного автора не вызвало у Кромова никаких эмоций. Оно было коротким, изобиловало приевшимися выражениями, суть которых сводилась к сакраментальному: «директор завел любовь с плановичкой…» Автор не излагал никаких просьб, не высказывал своих пожеланий, а просто доводил факты до сведения. Лишь одна деталь согрела сердце оперуполномоченного — письмо печатали на машинке с отсутствующей литерой «Й». Везде, где она попадалась, вместо «Й» стояла буква «И». Закончив чтение, Кромов спросил: