Александр Ярушкин - Рикошет

— Пять повесток ему посылал — не является, хоть лопни. И живет-то на станции, где редкая электричка останавливается. Пришлось участкового на мотоцикле гнать, по такой-то погоде…

— Сам-то думаешь обедать? — спрашивает Кромов.

На лице Добровольского появляется сожаление:

— Времени нет… А ты проголодался?

— Мне что, я в отпуске. Поговорим с тобой и пойду домой, пообедаю, вздремну, — язвительно произносит Кромов.

— А я и так перезимую, — обрадованно отвечает следователь. — Давай дальше. Узнал ты, что голос женский и…

Кромов морщится:

— Склероз нажил, пока на юге прохлаждался. Прежде, чем на ВЦ бежать, я в отделе кадров «Художественной росписи» побывал.

Тесная комнатушка отдела кадров фабрики «Художественная роспись» была плотно заставлена сейфами. На сейфах громоздились папки с бумагами, картотечные ящики, груды бланков. Со всем этим мирно уживался бронзовый бюст поэта, певца русских берез.

Кромов взглянул на пропыленный кудрявый чуб, потом перевел взгляд на рослую хозяйку кабинета.

Машинально поправляя прическу, она выслушала его просьбу, указала на втиснутый между столом и подоконником стул:

— Усаживайтесь… Сейчас найду список уволившихся за последние полгода…

Кромов сел. Правда, тут же ему пришлось вжаться в спинку стула, так как в поисках списка кадровичка широко распахнула дверцу сейфа, которая оказалась в опасной близости от носа оперуполномоченного. Вскоре дверца с лязгом вернулась на место, и Кромов вздохнул полной грудью.

— Держите, — подала кадровичка картонный скоросшиватель, а сама погрузилась в изучение каких-то размноженных на ротаторе бумаг.

Кромов переписал фамилии и, вернув папку, попросил личные листки по учету кадров. Когда записная книжка оперуполномоченного пополнилась адресами уволившихся работников, он поинтересовался:

— Мозжейкина действительно увольняется?

Кадровичка кивнула, не отрываясь от бумаги:

— Я уже приказ подготовила, жду письма из Москвы. Поскольку должность начальника планового — номенклатура главка, они должны утвердить.

— Как вы считаете, в письмах есть хоть доля правды?

Лицо кадровички отразило лишь полное безучастие:

— Есть — нет… Их проблемы…

— Говорят, они часто ругались? — продолжал Кромов.

— Часто, — подтвердила женщина. — Что с того?.. Народ теперь умный, свои симпатии и антипатии не демонстрируют. А спорили они по делу. Знаете же поговорку…

— Какую?

Голубые, как и ее кофточка, глаза инспектора по кадрам оторвались от бумаг. Но, очевидно, поговорка была не из тех, какие произносят вслух при незнакомых работниках милиции, и женщина передала ее смысл применительно к теме разговора:

— Иван Васильевич у нас не дурак… Даже если и… Переносить личное на производственное…

— О чем же они спорили?

— Я не прислушивалась. Мое дело — трудовые книжки, приказы, и чтобы рабочих в цехах хватало.

— Но ведь Мозжейкина, как мне сказала главный инженер, хороший специалист, а вы так легко с ней расстаетесь…

Инспектор по кадрам равнодушно повела плечом:

— Свято место пусто не бывает… Один кандидат уже приходил на собеседование. Только и ждет, чтобы место освободилось.

— По объявлению пришел?

— Нет… В бюро по трудоустройству я не обращалась. Это Иван Васильевич порекомендовал. Мужчина солидный, член партии, стаж по специальности большой.

Слушая кадровичку, Кромов пристально рассматривал прикнопленный к стене лист ватмана с фотографиями.

— Это мы в прошлом году на морковку ездили, — заметив его взгляд, пояснила кадровичка.

— Интересно, — искренне проговорил Кромов, вглядываясь в снимок, изображавший группу женщин с возвышающимся между ними директором. Здесь наряды были более элегантными: эластиковые, с лампасами, спортивные брюки, куртки, еще не совсем вышедшие из моды, кокетливые платочки, расписанные, скорее всего, на фабрике «Художественная роспись». Кромов прищурился, спросил: — Извините, не подскажете, кто это рядом с Иваном Васильевичем?

Инспектор подалась вперед, презрительно всмотрелась в женщину, стоящую на фотографии слишком близко к директору:

— Технолог наш, Татьяна Эдуардовна… Пушкарева.

— Раз ветер дует с фабрики, значит, кто-то пакостил из ревности директору или Мозжейкиной, — рассудительно произносит Кромов.

— Кроме ревности, ничего в голову не приходило?

— Почему? Возникали и другие версии. Например — кто-то желает «съесть» директора фабрики.

— Или начальника планового отдела, — подсказывает Добровольский.

— Или ее… Но звонила все-таки женщина. Поэтому я и надумал посетить всех недавно уволившихся дам.

Добровольский хмыкает:

— Остановился на ревности.

— Как на основной версии, — кивает Кромов.

— А почему не стал дотошничать на фабрике? Там же тоже одни женщины.

Оперуполномоченный улыбается:

— Я же всех их видел…

— Интуиция? — иронически осведомляется Добровольский.

Кромов отвечает риторическим вопросом:

— Куда от нее денешься?!

Дом был недавно выстроенный, с неподключенным лифтом, и оперуполномоченному пришлось карабкаться на десятый этаж пешком. Комната, в которой он оказался немного отдышавшись и позвонив в нужную дверь, дышала вдовьим уютом. Чувствовалось, что живет здесь женщина, но женщина довольно сурового нрава. Никаких флаконов на трюмо, никаких салфеточек, никаких предметов дамского туалета на стульях и диване. Мужчиной здесь тоже не пахло, даже приходящим. Правда, на столе блистала хрусталем пепельница, но назначение ее было, скорее всего, чисто символическое, и едва ли ее когда-либо оскверняло прикосновение горящей сигареты или папиросы.

Тридцатилетняя Анна Копылова, бывшая копировщица фабрики «Художественная роспись», сидела на диване, сложив руки на коленях, и смотрела не на Кромова, а в пол.

— Почему ушла? — переспросила она. — Не понравилось… Устраивалась, обещали премии, тринадцатую, а вышло, что целыми днями глаза портила за сто рэ в месяц. Цветочки маразматические на кальку переводила, будто на них свет клином сошелся. Ну разве нельзя сделать на платках что-нибудь модное, яркое… Ведь все наши изделия на складах оседали, никто не покупал. И вообще, фабрику, вроде, собирались закрывать, потому что она, кроме вреда, ничего не приносила. Как-то я вместо главного художника на планерку пришла, так слышала, как Людмила Васильевна, начальник планового, говорила, что прибыли мы не даем, а даже наоборот — долгу почти два миллиона. Представляете?!

— Значит, премий не было, — констатировал оперуполномоченный.

— Полтора года работала, раза два-три получала, — хмыкает Копылова. — Это когда Людмила Васильевна в отпуск уходила, и ее кто-то замещал, и когда она болела…