Александр Ярушкин - Рикошет

— Вы сегодня были у мужа? — спросил Кромов.

— Была.

Интересоваться самочувствием больного Кромов не стал. По тону женщины понял, как встретил ее Мозжейкин.

— Кому было выгодно распространять порочащие вас сведения?

— Выгодно? — не поняла Людмила Васильевна.

— Именно.

— Разве такое… делают ради выгоды? — Мозжейкина окончательно вышла из забытья.

Тихо, но уверенно Кромов ответил:

— Делают. Кому вы перешли дорогу?

Мозжейкина посмотрела растерянно:

— Я?.. Дорогу?..

— С кем вы конфликтовали на фабрике?

— Только с директором, и то исключительно по работе.

— С Иваном Васильевичем… — задумчиво проговорил Кромов, замолчал надолго, спросил: — Из-за чего, если не секрет?

Мозжейкина отвела взгляд, нерешительно спросила:

— Это имеет значение?

Не хотелось оперативнику быть жестоким, но весь день его засыпали недоговоренностями, умолчаниями, и он не справился с собой:

— А то, что случилось с вашим мужем, имеет значение?

— Простите, — померкшим голосом отозвалась Людмила Васильевна. — Трения у нас с директором возникали из-за плана… Особенно относительно отчета… Он требовал, чтобы, составляя отчеты, я несколько завышала показатели.

— А вы?

— Я не шла на это. Но дважды отчет составляли без меня. Первый раз я была в отпуске, второй — на больничном.

— Имеете в виду приписки в квартальных отчетах?

Когда Кромов произнес слово «приписки», Людмила Васильевна опустила глаза. С ответом оперативник не торопил. Мозжейкина сказала едва слышно:

— Да… приписки.

— И вы высказали директору свое недовольство, — утвердительно проговорил Кромов. — Как он отреагировал?

— Сказал, что меня не волнуют интересы производства, что до людей мне дела нет, и так далее… Это говорилось на планерке… А один на один заявил, что нам не сработаться…

— То есть предложил уволиться?

— Да… Но я отказалась. Меня работа устраивает.

— Больше об этом не заходила речь?

Мозжейкина вздыхает:

— Как отчет, так все снова… Но я ни разу не пошла на…

Видя, что она не может подобрать подходящего слова, Кромов помог:

— На фальсификацию отчетов, а если применять уголовно-правовую терминологию — на приписки.

— Да, — с трудом соглашается Мозжейкина.

— Почему вы не обратились в милицию, в главк, наконец?

— Я не подумала…

— Что это может привести к подобным последствиям?

— Вы считаете?..

Поднимаясь, Кромов со скрежетом отодвинул стул, сухо ответил:

— Пока я ничего не считаю.

На фабрику он зашел уже как свой человек, отыскал на втором этаже замызганную дверь с табличкой, на которой выцветшей бронзой было начертано «АХО». Комнатка, куда он протиснулся, размерами напоминала одноместный туалет. Ядовито-синие панели делали эту ассоциацию еще более весомой.

Хозяин кабинета, сухорукий мужчина с испитым лицом, вскинул блеклые глаза. Кромов представился, хотя чувствовал, что нет в этом особой нужды, поскольку взгляд мужчины свидетельствовал — ему известно, кто к нему явился.

— Меня интересуют имеющиеся на фабрике пишущие машинки, — без предисловий сообщил Кромов.

Начальник АХО ответил четко:

— Три штуки имеется. У секретаря. У кассира. В плановом.

Эти машинки Кромов уже видел. Буква «Й» на них присутствовала. Поэтому он проявил настойчивость:

— Только три?

— Да, — ошарашенно протянул начальник АХО.

— Списывали давно?

— Года три назад списали одну… Но на ней и сейчас стукать можно, стоит в красном уголке.

— А говорите… — укорил Кромов. — Ключи от красного уголка у вас?

— Да он и не закрывается. Чего там брать-то?

— Покажите эту машинку.

Начальник АХО кое-как выбрался из-за стола, проелозил плечом по стене, где на этом месте уже была темная засаленная полоса от постоянного соприкосновения с хозяином кабинета.

Литера «Й» на машинке отсутствовала.

Удовлетворенно похмыкав, Кромов обернулся к недоумевающему начальнику АХО:

— Найдите навесной замок, опечатайте комнату, и никого не пускайте до появления следователя.

Очевидно, руководствуясь в жизни принципом, гласящим, что приказы не обсуждаются, а исполняются, тот коротко бросил:

— Ясно. Сделаем.

Добровольский с азартом подхватил еще не сорвавшуюся с языка оперуполномоченного фразу:

— Ты пришел к выводу, что Пушкаревой звонили по наущению директора?

— Именно по наущению, — поспешно кивает Кромов. — Если бы он звонил сам, она бы наверняка узнала голос.

Добровольский пощипывает бровь, качает головой:

— И ты решил провести психологический опыт… Рискованное мероприятие…

— Как говорит наш начальник, ударил на психологию, — усмехается Кромов. — Что мне оставалось делать? Жена на чемоданах сидела. Времени было в обрез.

— На главбуха не подумал?

— Нет. Это должен был быть кто-то абсолютно посторонний. Какой-нибудь друг детства, старый приятель…

— До сих пор удивляюсь, как тебе удалось уломать прокурора на прослушивание и запись телефонного разговора, — задумчиво покачивает головой Добровольский.

— Сам удивляюсь.

Подергав дверь кабинета Добровольского, Кромов поспешил в приемную. Молоденькая секретарша, она же делопроизводитель, меланхолично посмотрела на оперуполномоченного, потом на часы, которые вопили о том, что скоро настанет конец рабочего дня.

— Добровольский не возвращался из СИЗО? — спросил Кромов.

— Нет.

— Прокурор у себя?

— У себя.

Прокурор, как и полагается прокурорам, был в том возрасте, когда человек начинает подумывать о пенсии. И как всякий, надзирающий за соблюдением законности опосредованно, — через уголовные дела, через сообщения помощников, через заявления и жалобы граждан, прокурор настороженно относился к замысловатым версиям, справедливо считая, что в любом происшествии следует выделить суть, а не накручивать на простые обстоятельства разные разности. Поэтому Кромова он выслушал, недоверчиво пощипывая верхнюю губу.

— Надеюсь, ты понимаешь, что речь идет о руководителе? — для начала спросил он.

— К сожалению, — дипломатично отозвался Кромов.

— То, что прослушивание телефонных разговоров допускается лишь в крайнем случае, тебе тоже объяснять не нужно?

— Нет.

— Добровольский возбудил дело?

— Он в следственном изоляторе.

— Вот видишь… Как же я могу санкционировать прослушивание?

Кромов, словно это не было известно прокурору, подсказал:

— Так… вы можете возбудить.

Прокурор, как бы оценивая не очень удачную шутку, скованно улыбнулся, попросил:

— Повтори-ка все еще раз.

Кромов не привык услащать свою речь эпитетами, но сейчас был вынужден это сделать. Прокурор улыбнулся, теперь уже дружелюбнее: