Александр Ярушкин - Рикошет

— Складно говоришь…

Он достал из стола бланк постановления, и Кромов понял, что половина проблем решена — уголовное дело возбуждено. На столе появился следующий бланк. Прокурор занес над ним ручку, поднял глаза на Кромова:

— Только благодаря твоему красноречию… Больно ловко ты мне портрет злодея обрисовал… А кто разговор, если он, конечно, состоится, будет записывать?

— Решим, — сказал Кромов, добавил: — Если не состоится, директор все равно подастся к тому звонарю, не может не пойти… Без эксперимента на звонаря трудно выйти. А не найдем его, будет брешь во всей цепи событий… Прощать же такие вещи нельзя. Клевета — штука прилипчивая…

— Хватит меня убеждать, — насупился прокурор.

Оперуполномоченный виновато поскреб затылок:

— Так я еще и санкцию на арест хотел просить…

— Как, как? — переспросил прокурор.

— Арестовать его надо. Иначе не даст следствию спокойно работать.

Прокурор откинулся на стуле, оглядел Кромова:

— Вот ты вначале докажи мне, что он все это сделал — письма, звонки и прочее… А тогда и посмотрим. Специально тебя дождусь, можешь мою машину взять.

Язвительный тон прокурора слегка задел Кромова, и теперь он боялся одного — попасть впросак. Однако виду не показал, а с чувством произнес:

— Спасибо… Ваша «Волга» будет очень кстати.

Повторный визит оперуполномоченного удивил директора фабрики. Но на массивном лице, напоминавшем Кромову одну из масок знакомого всем Фантомаса, когда тот, кажется, превращался в профессора, удивление это не отразилось. Словно вырезанные искусной рукой, крупные губы сложились в любезную улыбку:

— Еще раз здравствуйте! Забыли что-нибудь?

— Нет, — скромно ответил Кромов. — Снова к вам.

— Слушаю, — сгоняя улыбку и изображая внимание, проговорил директор.

— Иван Васильевич, вы умный человек… — начал Кромов.

Директор усмехнулся, покачал головой:

— Начало интересное…

— Ну не дурак же вы? — спокойно сказал Кромов. — Дурак такое не придумает. Только умный подлец.

Сначала лысина, потом надбровные дуги, потом нос и щеки Ивана Васильевича побагровели. Налились прозрачным бешенством глаза:

— Вы забываетесь, инспектор!

— Красиво звучит…

— Что-о?!. — налился каменной тяжестью Иван Васильевич.

— Звучит, говорю, красиво — «Вы забываетесь, инспектор!»… Начинаю чувствовать себя великим Мегрэ, — произнес Кромов и добавил ровным голосом: — Моя должность называется «оперативный уполномоченный»… Длинно, но зато наполовину по-русски.

Директор закатил глаза, скрипнул зубами. Кромов продолжил:

— Я повторяю… То, что придумали вы, мог придумать лишь умный подлец. И меня в этом не переубедить.

— О чем вы? — выложив на стол два здоровенных, угрожающе сжатых кулака, пророкотал директор. — Вы заговариваетесь. Назовите телефон вашего начальника, я этого так не оставлю…

Кромов улыбнулся:

— Не утруждайтесь. Позвоните сразу прокурору… Он будет рад.

— Послушайте! — приподнялся в кресле Иван Васильевич.

Кромов посмотрел на него снизу вверх:

— Это вы послушайте! Сядьте и послушайте, что я вам скажу!

При этом у оперативника было такое выражение лица, что директор счел за лучшее не возражать, а опуститься в кресло. Сидел он теперь набычившись, глядя на Кромова из-под бровей.

— Сначала я не поверил своей догадке! — продолжил тот. — Ну, в самом деле, какой резон уважаемому человеку, директору, пусть и захудалой фабричонки, но директору, самому на себя пасквили писать? Зачем ему звонить мужу своей сотрудницы и сообщать, что она спит с ним, то есть с директором?.. Кстати, вы сами печатали, письмо на машинке из красного уголка или тоже попросили кого-нибудь?

Как ни пытался директор спрятать злобу на самом дне прищуренных, свинцово-тяжелых глаз, она пробивалась наружу, выплескивалась. Он попытался натужно пошутить:

— Действительно… Вы какого-то мазохиста обрисовали…

— Хорошо… — раздумчиво сказал Кромов. — Не желаете отвечать, не надо.

Директор приподнял кустистую бровь. Кромов пояснил:

— Хорошо, что вы следите за моей мыслью. Плохо, что в вас не проклюнулись угрызения совести… Сначала я подумал, что все это бред, но… Все же это ваших рук дело.

— Я никому не звонил и не писал, — расслабившись, откинулся в кресле Иван Васильевич. — У вас, молодой человек, и на самом деле бред.

Кромов не отреагировал на подобное обращение, просто улыбнулся:

— Ошибаетесь… Пушкарева была со мной откровенна… Предельно откровенна.

— Пушкарева, Пушкарева… — потирая виски большим и указательным пальцами, сделал задумчивое лицо директор. Всем своим видом он пытался уверить собеседника в том, что старается, но никак не может вспомнить, кто такая эта Пушкарева. — А! Кажется, работала у нас технологом?

Кромов смотрел на него и видел, что самообладание покидает Ивана Васильевича. Веки подрагивали, капельки пота оросили лоб, нервный тик тревожил левую щеку.

— Женщине, тем более интересной, всегда есть что рассказать, — вежливо улыбнулся Кромов. — Может, не стоит вам разыгрывать оскорбленного, а лучше сесть и написать на имя прокурора покаянное заявление?

Директор ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки:

— Заявление?

— Да, — кивнул оперуполномоченный. — Так, мол, и так… Подробно, ничего не утаивая… Побудительным мотивом, дескать, для моих действий явилась профессиональная честность Л. В. Мозжейкиной, которая, ну никак, не соглашалась вносить в государственную отчетность искажения, приписывать к выполнению плана мифические данные, и так далее… Напишите, что рассудили, мол, так: люди — Мозжейкины — порядочные, шуметь не станут, уволится сама, или муж вынудит… Письмо в главк — это шедевр, это тонкий ход с вашей стороны! Хотя, Иван Васильевич, думаю, зная свое руководство, вы рассудили, что при выборе — кому увольняться, вам или Мозжейкиной, предпочтут оставить вас… Почти ничем не рисковали…

Директор смотрел на Кромова, как на помешанного:

— Фантазии все это! Извините, но вы ошибаетесь. Никому и ничего я не писал. Мне идти надо.

Кромов взглянул на часы, спохватился:

— Мне тоже! Засиделся, заговорился… До свидания!

Добровольский удовлетворенно закуривает. Кромов усмехается:

— Вместо обеда?

— Ага. И первое, и второе, и компот. Вообще-то, ты знаешь, я не курю, но иногда захочется до жути… Вот и держу, — повертев в руках пачку «БТ», отвечает следователь. — Может, и ты побалуешься?

— Желания нет.

— Боишься, что снова начнешь дымить, как паровоз?

— Опасаюсь.

— Ну, и как же директор воспринял твою тираду? — смакуя первую затяжку, интересуется Добровольский.

— Нормально воспринял.

— Не шумел?