Александр Ярушкин - Рикошет

— Ну, и что показала проверка?

Клавдия Никитична сокрушенно вздохнула:

— Мозжейкина все отрицает.

— С директором тоже беседовали?

— Конечно, — дернула плечом Тишкина. — Мы даже хотели собрать их всех вместе и поговорить.

— Всех — это кого?

— Директора, Людмилу Васильевну, ее мужа, — стала перечислять Тишкина, потом махнула рукой: — Не согласились они, не захотели…

— Очную ставку решили провести? — вроде бы улыбнулся Кромов.

Клавдия Никитична уловила саркастические интонации его голоса, поправила на дряблой шее платок, гордо ответила:

— Почему — очную ставку? Хотели совместными усилиями найти истину!

— А так ли она важна в этом случае? Дело-то сугубо личное, — проговорил Кромов и почувствовал, что сфальшивил, поскольку сам занимался этим «сугубо личным делом».

Лицо председателя профкома покраснело от негодования:

— Личное?! Ну уж нет! На работе личных дел не бывает! Их просто не должно быть! Здесь производство.

— Может, вы и правы… — неопределенно проговорил Кромов. — Так что вам ответил директор?

— Тоже все отрицал. По-моему, он не кривил душой. Да я и сама даже на минуту не могу предположить, чтобы между ними что-нибудь было… Ведь все время на планерках цеплялись!

— Из-за чего?

— Из-за чего на планерках ругаются? Из-за плана, конечно! План для нас главное, выполнить должны любой ценой, а поставщики подводят. И вот тогда многое зависит от начальника планового отдела, она… Впрочем, вам это неинтересно.

— Напротив, — поспешил заверить Кромов. — Очень интересно!

Он пытался задать еще несколько вопросов, чтобы вернуть председателя профкома к разговору на производственные темы, но откровенность Клавдии Никитичны иссякла. Служебные тайны она хранила свято и явно передумала посвящать оперуполномоченного в келейные подробности производственных процессов фабрики «Художественная роспись». Заслышав в коридоре тяжелые шаги, она радостно оповестила Кромова:

— Иван Васильевич пришел! Вы же хотели с ним встретиться?

Кромов смотрит не в глаза, а куда-то на впалые щеки Добровольского, словно впервые заметив, как плохо гармонирует обычно присутствующая на них короткая пегая щетина свежим рубашкам и современным отутюженным костюмам следователя.

— Итак, я прикинул ориентировочные даты звонков и даты поступления писем. Получалось, что сначала были звонки, потом письмо на фабрику, потом в главк…

— И еще три звонка позже, — с видом человека, который все в точности установил, уточняет Добровольский.

Кромов рассеянно кивает:

— Стало быть, подумал я, идет по нарастающей. Почему? Ответ был один — кто-то упорно добивался своего. Для подобной последовательности в гнусностях необходим весьма серьезный мотив.

— Например, ревность? — хитро стрельнув глазами, вставляет следователь.

— Почему бы и нет? Отелло вон задушил Дездемону из-за одного платочка носового… Тут же выбор богаче — звонки, письма анонимные…

— Оставалось узнать, кто звонил — мужчина или женщина.

— Хотя бы это, — соглашается Кромов. — Правда, и тогда бы возникли варианты, комбинации… В зависимости от того, кто был мишенью — Мозжейкин или его жена…

Добровольский подсказывает:

— Забыл про директора фабрики.

— Обижаешь, — тянет Кромов.

— К нему ты и направился?

— Разумеется.

Кабинет директора был светлым. Солнечные блики играли на лакированных волнах небрежно постеленного линолеума, на светлой полировке деревянных панелей, на обширной и для пущей солидности обрамленной седыми волосами загорелой лысине крупноголового мужчины, который монолитом возвышался над столом. Крупный нос, крупный подбородок, резкие носогубные складки — все в директоре было основательно и без экономии.

— Оперуполномоченный уголовного розыска Кромов, — отрекомендовался Кромов.

— Очень приятно, — ответил Иван Васильевич, предлагая ему сесть. — Что-нибудь случилось на моей фабрике?

— Я по поводу истории с письмом…

Лицо директора стало скорбным:

— Я-ясно… Не очень красиво получилось… Из-за этой, как вы выразились, истории с письмом, я столько здоровья потерял… На днях в главк звонил, просил, чтобы освободили от занимаемой должности…

— Да-а?

— Да… Руководитель, пусть даже небольшого предприятия или подразделения, должен быть авторитетом для подчиненных… А после этого… Трудно, трудно воспитывать подчиненных… Люди смотрят, а во взгляде…

— Главк удовлетворил вашу просьбу?

— К сожалению — нет, — сокрушенно развел ручищами директор, и Кромову подумалось, что он бы неплохо смотрелся за баранкой «КамАЗа» или «К-700», а Иван Васильевич огорченно продолжил: — Но выходит так, что мы вынуждены расстаться с Людмилой Васильевной… Она уже и заявление подала… Москва подписала… Я-то им звонил, чтобы уговорить помогли, а они мне сообщили… Ума не приложу, где такого специалиста найти? Да что, такого! Хоть бы в половину знающего… Она же умница, профессионал… Я без нее, как без рук…

— Тогда, может, не отпускать, — посоветовал Кромов.

— Не хочет она здесь работать… Косятся все. Я-то вытерплю, а вот женщине трудно…

Кромов неожиданно спросил:

— Вы действительно подвозили ее домой?

Кустистые брови директора осели на веки:

— Да-а… Вы тоже думаете…

— Я не думаю, я спрашиваю, — улыбнулся Кромов. — Спасибо за откровенность.

— Не за что… — приподнялся директор и, видя, что оперативник вот-вот покинет кабинет, не удержался: — Скажите… Почему, собственно, этой… клеветой заинтересовался уголовный розыск!

Кромов обернулся, задержал на нем взгляд:

— Муж Мозжейкиной пытался покончить с собой.

— Что-о?!.

Кромов долго не отвечает на вопрос Добровольского. Потом пожимает плечами, приглаживает отросшие до немилицейской длины волосы:

— Если честно, то Иван Васильевич производит впечатление руководителя средней руки… какое и должен производить. Сокрушался, что все так вышло, хотел к Мозжейкину в больницу ехать, да я отсоветовал…

Добровольский вынимает из сейфа заключение экспертизы, протягивает Кромову:

— Полюбопытствуй.

Глубоко посаженные глаза оперуполномоченного быстро пробегают по строчкам. Потом он удовлетворенно улыбается:

— Я же в справке писал… Но сразу как-то не сообразил посмотреть ту пишущую машинку. Другие смотрел, а эта в красном уголке стояла… Короче, понесся на ВЦ, надеялся, что там кто-нибудь слышал голос анонимщика. Если звонили домой, могли звонить и на работу… Да и просто хотелось поговорить о Мозжейкине.

Начальник ВЦ, степенная женщина в строгом костюме, поправила на тонкой переносице очки, секунду помедлила, словно раздумывая, позволить ли работнику уголовного розыска отвлекать ее подчиненного в рабочее время, потом проговорила низким грудным голосом: