Александр Ярушкин - Рикошет

— Разве?

Добровольский терпеливо ждет. Пряча за смехом смущение, оперативник легонько хлопает его по плечу:

— Расколол меня, расколол!.. Просто решил в отдел забежать, по ребятам соскучился, по начальнику…

— Так я тебя жду?

— Угу, — кивнул Кромов.

Часа через полтора, побродив по отделу милиции, заглянув чуть не во все кабинеты, избегая, разумеется, кабинета основного работодателя — начальника уголовного розыска, и переговорив с коллегами о всякой всячине, Кромов уже спускается в полуподвальное помещение прокуратуры.

Возле двери Добровольского томится статный мужчина в железнодорожной шинели. Кромов сразу узнал снискавшего дурную славу работника контрольно-ревизионной службы. Славу-то он снискал, а вот за руку пойман не был. Насупленная физиономия и брезгливо оттопыренные губы ревизора пробуждают надежду…

Ревизор замечает Кромова, здоровается вежливо и заискивающе, однако оперуполномоченный отвечает лишь легким кивком.

Добровольский отрывается от протокола, смотрит на вошедшего Кромова, потом на остроносого паренька, скромно притулившегося на стуле под окном:

— Ну-ка, Шурик, обожди в коридоре.

Паренек облегченно вздыхает, скрывается за дверью. Проводив его внимательным взглядом, Кромов поворачивается к следователю:

— Что за юноша?

— А! — отмахивается тот. — Свидетель по изнасилованию.

— Допросил бы до конца, я не тороплюсь, — предлагает оперуполномоченный.

Добровольский успокаивает его:

— Не переживай! Шурику спешить некуда… Школу бросил, на работу родители загнать не могут… Болтается без дела, а отсюда и компании… Чуть-чуть не пошел в качестве обвиняемого… Так что, пусть хоть здесь денек посидит, может, на пользу пойдет.

— А Стрюков по какому делу свидетель? — заинтересованно спрашивает Кромов.

Следователь прикладывает палец к губам, отвечает шепотом:

— Не свидетель он…

— Неужели?

— Да… Взятка.

— И доказательства есть? — тоже понижает голос Кромов.

Добровольский многозначительно кивает. По лицу Кромова проскальзывает улыбка удовлетворения:

— Молодцы бэхээсники… Все-таки отловили…

— Хватит об этом, — громко говорит следователь. — Давай-ка вернемся к тому, для чего я тебя заманил. Справку, что ты перед отпуском составил, прочитал — написана весьма скуповато…

— Торопился я…

— Слишком уж все коротко и сжато.

— На то она и справка, чтобы суть излагать, — роняет Кромов.

Была осень. Колесо обзора в грустной неподвижности висело над пожелтевшим парком. Ветер покачивал его одинокие скамеечки, и они уныло поскрипывали в серой акварели неба.

Была неожиданно мягкая и теплая осень.

Шагалось легко и радостно. На лицо сама собой наползала безмятежная улыбка.

Вчера Кромов подытожил результаты своей деятельности. Выразилось это в куче разного рода справок и рапортов. Пришлось почти до полуночи сидеть в кабинете, зато сегодня можно зайти в отдел со спокойным сердцем.

Телефон карликовым пинчером подпрыгивал на столе, трезвонил заливисто и визгливо. Добежать Кромов не успел. Аппарат замолчал, словно испугавшись протянутой руки оперуполномоченного.

Кромов вздохнул, бросил на стол папку из кожзаменителя, которая давно приобрела потрепанный вид, поскольку в нее вечно пихали что-нибудь, куда-то швыряли, и вообще, обращались, как с лучшим и старым другом — без излишних церемоний. От подобной жизни папка утратила свой девственный блеск, да так и законсервировалась. Ни трещинки, ни дырочки, ни протертостей. Иногда Кромов даже сожалел об этом. Порвалась бы, разлезлась по шву, забросил бы дома на антресоли или Славке для каких-нибудь мальчишеских бумаг отдал. А так, вроде, и оснований весомых нет.

Потянув застежку-молнию, Кромов достал из папки блокнотик, проглядел одному ему понятные записи и изготовился было настрочить последнюю перед отпуском справку, покончив тем самым с раскрытием кражи двух банок смородинного варенья, унесенных из погреба в полосе отвода железной дороги. Но телефон снова затрясся, негодуя, что на него не обращают внимания.

Оперуполномоченный сорвал трубку, резковато произнес:

— Кромов.

— Здорово, — поприветствовал его Добровольский. — Как дела?

— Как и у тебя — подшиваем, — дежурной шуткой отозвался Кромов.

— Я по делу.

Кромов наморщил лоб, но так и не смог припомнить случая, когда бы следователь прокуратуры звонил просто так, чтобы справиться о здоровье, поинтересоваться видами на приближающийся выходной день или поделиться своими семейными проблемами.

— Слушаю.

Добровольский начал издалека, очевидно, пространным объяснением надеясь усыпить бдительность оперуполномоченного и одновременно заранее извиниться за свою просьбу.

— Понимаешь… Машина меня ждет, в СИЗО ехать надо… Адвокаты там уже… Слободники оба, Третьяков… Двести первая горит… Не в службу, а в дружбу…

Кромов усмехнулся. Можно подумать, что если «в службу», то он бы не стал выполнять поручение следователя.

— Записываю, — вслух сказал он. — Только учти, я с завтрашнего дня в отпуске, и сегодня вечером у меня самолет.

— Вот и прекрасно! — обрадовался Добровольский, выдержал сосредоточенную паузу, быстро пояснил: — В Дорожной больнице, в реанимации, находится гражданин Мозжейкин Андрей Борисович.

— Ножевое?

— Нет, суицид… Пытался повеситься в вычислительном центре Управления дороги, в нерабочее время…

Кромов хмыкнул:

— В нерабочее можно, а в рабочее — ни-ни?

Добровольский не заметил этого укола, продолжил:

— Произошло это вчера. Причина не ясна. Сообщили нам сразу, но допрашивать, сам понимаешь… Проверить же обязательно надо, мало ли, может, его довели до такого состояния… Мне только что завотделением позвонил, сказал, состояние улучшилось, приезжайте, а я двести первой повязан!..

Кромов удержался от язвительного замечания. Выполнение требований статьи двести первой Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, то есть ознакомление обвиняемых и их защитников со всеми материалами дела, следователи возвели в фетиш и непременно выполняют их в последний день срока, отведенного законом для расследования. Кромов знал лишь одного следователя, который не суетился при окончании расследования, раз и навсегда взяв за правило считать, что отведено ему не два месяца, а всего месяц и двадцать пять дней.

— Понял, — сказал Кромов. — Езжай и будь спокоен.

— Сделаешь? — словно все еще сомневаясь в подобной удаче, спросил Добровольский.

— Сделаю, — отозвался Кромов. — Передай там привет Слободнику-старшему.

— Передам, — довольно кисло проговорил Добровольский.

Добровольский нетерпеливо перебивает: