Кэролайн Грэм - Пока смерть не разлучит нас

Барнаби открыл «ларец тщеславия» — ящичек, где обычно держат декоративную косметику. Его глазам предстали аккуратно выстроившиеся тюбики губной помады. Досадуя на себя за пустую трату времени, инспектор принялся их считать. Семьдесят три. Господь всемогущий, семьдесят три! Он вспомнил скромный набор помады у Джойс и перестал задаваться вопросом, чем целыми днями занималась Симона Холлингсворт. Только на опробование такого количества тюбиков могла уйти целая жизнь.

Коробок с духами он насчитал около дюжины. Одна была открыта, и флакон стоял на краю раковины. Барнаби предположил, что именно этими духами, «Джой», надушилась Симона, перед тем как уйти из дома. Он взял бумажную салфетку и сбрызнул ее. Запах был необычайно приятный. Богатый, цветочный. Старший инспектор подумал, что хорошо бы подарить такие на день рождения Джойс, который будет недели через три, и сунул салфетку в карман.

Барнаби неторопливо вышел и по пути раскрыл одну из секций бело-золотого встроенного шкафа, занимавшего всю противоположную стену. Вошел Трой и потянул носом воздух:

— Ручаюсь, в супермаркете такого не купишь.

— Что с телефонными счетами?

— Ничего, сэр. К сожалению.

— Неважно. Свяжемся с телефонной компанией.

— Зачем?

— Пошевели мозгами.

Трой попытался это сделать, но сдался. Его мыслительный процесс не подкреплялся ни развитой интуицией, ни конструктивным подходом. Он состоял в том, чтобы надергать несколько старых, расхожих версий, энергично их перемешать, как салат в миске, и дать этой смеси отстояться.

Поскольку на сей раз ничего не складывалось, он просто присоединился к шефу, который открыл еще одну секцию гардеробной. Вечерние платья отозвались вкрадчивым шелестом. Мягкие складки бархата и кружев, струи искрящегося жоржета, строгие линии изделий из полотна и шерсти были ощупаны, осмотрены и вернулись на место. Барнаби методично проверил карманы. Одежды было столько, что, казалось, между платьями не всунешь не то что золотую карту шикарного магазина «Харви Николс», но даже кошачий волосок.

— Я бы не отказался от такого лакомого кусочка к кружке какао на ночь, — мечтательно изрек сержант Трой, который в свою очередь пристально разглядывал свадебную фотографию. Не дождавшись отклика на скабрезную шутку, он осведомился: — А что, у нее на пальце был этот вот блескучий чупа-чупс, когда она покинула дом?

— Кто ж его знает. Будем выяснять.

— Если был, ясно, почему она не взяла больше ничего. Камешек позволит существовать без забот до скончания века.

— Проверь ее сумочки, будь добр. И туфли тоже. Возможно, в одной из них что-то спрятано.

— Будет сделано. Один момент! — Трой исчез в ванной комнате, воспользовался туалетом, и сквозь шум спускаемой воды послышался его голос: — Всегда мечтал заняться этим в джакузи.

Барнаби занялся первым из двух комодов. Кашемировые свитера мягких тонов, воздушное нижнее белье, шарфы, шаль с узором «пейсли». Дюжина нераспечатанных пакетов с дорогими леггинсами веселых расцветок, светлыми колготками и чулками с полоской черного или телесного кружева наверху. И нигде чистого ношеного белья. Возможно, она ни одной вещи не надевала дважды. Инспектор нашел и кожаный футляр для драгоценностей, полный прямо-таки великолепной бижутерией, за вычетом камня века.

— Морин говорит, — снова зазвучал голос Троя, — что можно завести себя на полную катушку в этой штуке. Нужно только подольше посидеть в правильном месте. — Это было сказано с недоверчивым раздражением. Все больше и больше становилось вещей, которые женщины могли проделывать без мужской помощи. Очень скоро, решил он, мужчин придется защищать как вид, вымирающий по причине пренебрежения им.

К обуви миссис Холлингсворт питала ту же страсть, что Имельда Маркос [30] Жена филиппинского диктатора владела коллекцией из 2700 пар, как считают — самой большой в мире. — Ред. . Пальцы Троя скользили по ремешкам легких туфелек на каблуках-гвоздиках, шарили в ярких, облегающих ногу мокасинах из телячьей кожи, в лодочках, в замшевых туфлях на низком каблуке с позолоченной цепочкой, пропущенной перед язычком, в перламутровых вечерних сандалетах, усыпанных стразами. Здесь, конечно, присутствовали кроссовки, но ни одной пары сапог или ботиков. Поселившись в самом сердце сельской Англии, миссис Холлингсворт, похоже, отнюдь не наслаждалась близостью к природе.

Трой занялся сумочками.

Между тем Барнаби смотрел на несмятую, аккуратно застланную постель и размышлял о том, почему Холлингсворт в ней не спал. Может, и не из суеверия вовсе, а из страха, что, поступив так, он тем самым склонит голову перед судьбой. Признает не только тот факт, что брошен, но и тот, что жена больше к нему не вернется. А может, он просто боялся отойти от телефона. Или был слишком пьян, чтобы подняться по ступеням.

— Ну-с, — заключил Трой, застегивая последнюю пряжку, — никто не посмеет сказать, что он ей хоть в чем-то отказывал.

Барнаби внутренне с ним не согласился. Восстанавливая в памяти все слышанное о Симоне: ее бесцельные метания по деревне; тщетные и недолгие попытки примкнуть то к одному кружку, то к другому в поисках занятия; пустые разговоры, чтобы убить время, вместо настоящей дружбы с кем-то из соседей; наконец, следы жестокого обращения, синяки, полученные, видимо, за попытки удалиться от дома за предписанные пределы, — припоминая все это, старший инспектор склонялся к мысли, что ей не хватало самого главного. Того, без чего жизнь не имеет смысла. А именно свободы.

— Думаю, она объявится с минуты на минуту. Как только узнает, что муженек загнулся.

— Почему ты так считаешь?

— Ну как же? Теперь она богатая вдова. Захочет все заграбастать.

— Надеюсь, ты окажешься прав.

— Конечно, я прав. Это же логично. — У сержанта Троя самые нелогичные вещи становились логичными, если поддерживали его предубеждения.

Снаружи стоявший на площадке Перро, кашлянув, постучал в дверь, будто они находились не в частном доме, а в полицейском участке.

— Что-нибудь нашли, констебль?

— Ничего существенного, сэр. Я просмотрел все вещи мистера Холлингсворта, его верхнюю одежду, рубашки и прочее. Проверил карманы и обшлага. Пролистал две пачки журналов мод. Никаких заметок и записок не нашел, хотя из одного журнала вырвана страница. Еще — чемоданы, несколько легких спортивных сумок. Пусто. Перетряс простыни, пододеяльники, одеяла, полотенца, наволочки…

— Хорошо, Перро, довольно. Вы же не анонсируете открытие распродажи в универмаге «Хэрродс».

— Нет, сэр.

К этому времени все трое стояли на площадке. Первым стал спускаться сержант. Он сбежал легко, на одних носках, красуясь своей стройностью и спортивным видом, выгодно отличавшими Троя от флегматичного Перро, с его бочкообразной грудью и дубовой тяжеловесностью. Что уж говорить уже о замыкавшем шествие пахидерме, чья слоновье-носорожья стать была поистине монументальна.