Мария Амор - Вкус Парижа

Валюбер ещё колебался, и я добавил:

– Хотя бы дождитесь результатов экспертизы. Арестовывая жену лейб-медика шаха Ирана без достаточно веской причины, вы провоцируете дипломатический инцидент.

Не дожидаясь ответа, я вышел из палаты, громко хлопнув дверью.

Больше всего на свете мне хотелось оказаться сейчас с Еленой и, глядя ей прямо в глаза, выложить обвинения Додиньи. Они сводили меня с ума. Я был убеждён в её невиновности, я жил с этим убеждением и делал всё, чтобы доказать его. Но временами эта твёрдая почва уверенности словно проламывалась подо мной, и тогда, как в этот миг, я летел в бездну невыносимо мучительного сомнения. И этот неведомо откуда возникший браунинг… Чисто теоретически она сама могла принести его на предпоказ. Но зачем тогда ей понадобилось бы сочинять, что его подкинули мне? Заставить меня подозревать Марго? Нет, это паранойя, это болезненный порыв той части моего сознания, которая поддалась мучительным химерам. Во мне осталось ещё достаточно разума и доверия к жене, чтобы знать, что она не стреляла в Люпона. Конечно, Додиньи либо ошибается, либо, гораздо вероятнее, просто лжёт. Но зачем так затейливо, придумывая какое-то несуществующее русское ругательство? И колено… Как он узнал про колено?

Я продолжил принимать и осматривать пациентов. Чтобы прекратить мучительные сомнения, я заставил себя думать о белладонне в своём шампанском. Меня-то кто и зачем пытался отравить? Да, я задавал подозрительно много вопросов, я водился с ненавидимым всеми отщепенцем, я зондировал возможность заказа кровати, но этого было совершенно недостаточно, чтобы напугать фальсификаторов и заставить их подсыпать мне яду при посторонней публике. Правда, я подбил Мишони на копирование трона, но свидетелей этому не было, и он ещё даже не начал выполнять мой заказ. К тому же до прихода на аукцион столяр ни в чём меня не подозревал. Нет, ни у кого из присутствующих в зале не было причины убивать меня, да ещё столь драматическим способом. Даже у самого Додиньи, потому что всё, что я знал о нём, знала и полиция. Мне можно было подсунуть пистолет, чтобы создать улику против моей жены, но отравлять меня? Зачем? Даже мёртвого меня обвинить в убийстве Люпона было совершенно невозможно. Объяснение должно было быть проще.

Одно объяснение напрашивалось, вот только проще оно никак не представлялось.

В коридоре ко мне подошёл доктор Тиффено:

– Как наша жертва белладонны?

– Снова живчик.

– Это отрадно. Я когда-то недолго работал у его отца.

Я продолжил обход, не переставая размышлять над загадкой отравления. К концу осмотра пациентов я вычислил отравителя и поспешил обратно в палату жертвы. По дороге наткнулся на распахнутую дверь в подсобку, где хранился инвентарь уборщиков и прочий хлам. Помещение вполне подходило для моей задачи. Я вышвырнул швабры, вёдра и мётлы из узкого шкафчика, принёс из соседнего кабинета инфракрасную лампу, пристроил её на ящиках и поспешил за выздоравливающим.

Валюбер уже ушёл, оставив у дверей сержанта. Разглядывая медицинскую карту, я сухо приказал больному:

– Месье Додиньи, вам назначен рентген.

Он натянул одеяло на грудь, взвизгнул:

– Не троньте меня! Я никуда с вами не пойду! – Неуверенно, слабым дискантом, тихо просипел: – На помощь…

Я потряс медицинской картой:

– Пеняйте на себя, когда у вас откажут печень или почки.

Он смотрел на меня, как бандерлог на Каа.

– В самом деле, Додиньи! Стал бы я с вами возиться, если бы это не было совершенно необходимо? К сожалению, несмотря на все ваши бредни, я ваш лечащий врач и обязан убедиться, что ваши внутренние органы остались целы.

– Я сейчас гораздо больше за свои внешние органы беспокоюсь, – пробормотал Додиньи, отпрыгивая к окну. – Не подходите ко мне!

– Кончайте, болван! Вы отвратный тип, но для меня вы прежде всего мой пациент. Я не трону вас даже пальцем, не волнуйтесь. К тому же вас будет сопровождать сержант.

Подкатил ему инвалидное кресло, кинул больничный халат. Он неуверенно поймал его.

– Раздевайтесь. Полностью, полностью, бельё тоже!

Он стянул с себя длинные, сомнительной свежести подштанники. Я придирчиво оглядел нескладное, волосатое туловище с впалой грудью и отвисшим животиком. Указал на левую руку:

– Металл в рентгеновский аппарат ни в коем случае нельзя. Очки тоже оставьте.

Он стянул перстень, снял очки.

– Вставная челюсть имеется?

Если бы я мог, я бы снял с него даже уши. Мало того что этот бесноватый обвинил мою жену в убийстве, выставил меня идиотом перед шейхом и заставил расследовать делишки своих недругов, он ещё и помалкивал, когда Валюбер арестовывал меня за его отравление!

Додиньи завернулся в халат и рухнул в кресло, выставив наружу жёлтые костлявые коленки и тощие мохнатые голени. Я покатил его по коридору, заявив сержанту, что пациенту требуется рентгеновская томография. Тот пошёл за нами. Я распахнул дверь подсобки.

– Сержант, ждите здесь, внутри излучение.

Вкатил кресло в чулан, небрежно предупредил Додиньи:

– Не обращайте внимания, в госпитале идёт перестройка, пока что помещение временно используется под хранилище.

Включил инфракрасную лампу, тут же раскалившуюся до зловещего красного сияния, распахнул перед Додиньи дверь узкого, как гроб, подсобного шкафчика.

– Вставайте, становитесь вот здесь. Без халата, пожалуйста.

Он сдёрнул халат и покорно вступил в узкий шкаф, повернувшись ко мне чахлым задом.

Мне страшно хотелось на ком-нибудь отыграться, а для этого тронутый обвинитель моей жены – убийца он Люпона или нет – был самым подходящим типом.

– Отлично. Теперь стойте прямо и не дышите.

Он вытянулся и замер. Я захлопнул дверь, повернул щеколду.

– Так, я включаю рентгеновский аппарат полностью и выхожу из комнаты, излишнее облучение мне ни к чему. Не волнуйтесь, продолжайте стоять. Ни в коем случае не двигайтесь и, главное, не дышите, пока я не вернусь. Помните: не дышать!

Поганец жалко пискнул. Я выключил раскалившуюся лампу, захватил с собой его халат и покинул подсобку, приказав сержанту никого не впускать.

Только клятва Гиппократа заставила меня удовлетвориться столь безобидной местью.

Впервые за последнюю неделю я вернулся домой до пяти вечера. Елена сидела на диване с книгой на коленях, по всегдашней привычке подобрав под себя ноги. Вишнёвые губы, чёрная обводка глаз и жемчужные серьги выдавали, что она выходила из дома. Ради меня жена не стала бы рисовать на себе банальную модную маску, она знала, что мне гораздо больше нравится её домашний облик. Но мои желания давно ею не учитывались.

– Пистолет забрали?

Она выложила на стол крошечный карманный браунинг – ещё меньше и легче нашего, другой модели, но того же калибра и с магазином на шесть патронов.