Оксана Одрина - Лишний

Лёшка запаниковал, зазря брыкаясь под водой и изворачиваясь, трепыхаясь руками и суча ногами. Вырываясь из коварной западни, он давился воздухом и всё силился кричать, но без толку. Ведь пару секунд спустя, он снова тонул, захлёбываясь мутной жижей. Он умел плавать и хорошо, но сегодня тщетно барахтался в гиблой топи посреди пустой полуразрушенной комнаты, теряя силы, и не понимал, почему никак не выберется.

Илья по-прежнему стоял у кромки воды и истошно голосил, обхватив голову руками:

– Прости! Я не смог! Я не смог тебя спасти!

Встрёпанная Настя не оставляла попыток оттащить его к двери, затыкала ему рот рукой. Но обезумевший шутник вырывался, кусался и, нещадно отшвыривая девчонку прочь, снова надрывно выл.

– Сопротивляйся, Леша! – кричала Аня, стремясь дотянуться до него. – Только не сдавайся!

Уступать вязкой тине парень и не собирался. Да вот только она не отпускала пленника. Лёшка всплывал всего лишь на пару секунд и снова проигрывал зловонной хляби. Он слабел, и как ни старался ухватиться за близкие ладошки Аньки, они оставались для него недосягаемы. Стены, выступы, крючки, штыри – Лёшка цеплялся за них, как за последнюю надежду снова просто жить, а сам только сильнее сдирал пальцы в кровь. Мокрая штукатурка крупными кусками плюхалась в ненасытную топь, утаскивая и истерзанного Лёшку на дно. И вот в очередной раз уйдя под воду, он понял, что больше не вынырнет. Ведь ноги его сломало такими тугими судорогами, что просто в коленях их согнуть и то не получалось. А ещё нахлебался он треклятой мокреди так много, что теперь в груди адски пекло. И не прокашляться ему теперь никогда, и не раздышаться. Всего через мгновение руки его обессилено раскинулась в толще холодной прорвы, как скорченные от страшных ран крылья обречённой птицы, больше не способной летать и жить. Вот и Лёшка такой же – нежизнеспособный. Ещё секунда, и он втянет в себя воду и…

И жгучая боль без спроса жёстко вспорола его между лопаток, пробила грудь насквозь и вмиг пробрала замирающее сердце. Его рывком крутанули, зажали рот и нос, и он увидел перед собой под водой строгую Аню и её ладонь с «Тёплым светом», рвущуюся ему прямиком под дых. Крепко зажмурившись, парень только и успел про себя поныть, что вот опять будет больно. Он закричит и мгновенно захлебнется грязью, так и не найдя того самого Сашку. Когда же невидимый раскалённый штырь всё же пырнул его вновь, надрывно содрогнувшись, он жёстко вдавил пальцы в хрупкие плечи Анки и срыву захлебнулся.

Короткая слепота на мгновение сделала его в очередной раз безглазым калекой, а после тягостное беззвучье бесцеремонно швырнуло его во всепоглощающий холод.

Стылый воздух со свистом ворвался в истерзанную грудь, и Лёшка поперхнулся им и тотчас же закашлялся. Ломаясь от саднящей боли в горящем горле, он снова и снова выплевывал грязную воду. Слышал собственный жуткий хрип, не похожий на дыхание, и не верил, что дышит именно он. Изнемогая, он повалился вперёд, неожиданно воткнулся руками в колючий снег и только тогда нашёлся.

Насквозь мокрый Лёшка сидел на стылом полу и медленно замерзал, на глазах обрастая тонкой ледяной коркой. Его лихорадило. Только что он тонул, а теперь…

– Аня… – прохрипел он, елозя затылком по студёной стене, чтобы хоть немного осмотреться.

С ним под водой была Аня. Она тоже здесь. Она не умерла ведь, правда?.. Только не она, нет…

– Аня…

Собраться с силами, которых просто не было, и развернуть себя вправо, далось Лёшке непросто. Впереди искрился недоброй зимней сказкой длинный просторный коридор. Стены, потолок и пол его оказались голубоватого цвета, и поблёскивали от инея. Чуть дальше был свет, наверное, комната с окном. А рядом, на расстоянии вытянутой руки – Аня. Он, обрывисто всхлипывая, измождено подался вперёд, заиндевевшими пальцами добрался до её руки и как смог сжал в своей.

– Живой. Знала, что ты выберешься, – всхлипнула Аня. По бледнющим щекам её бежали слёзы. Они тут же замерзали, оставляя на почти прозрачной коже блестящие дорожки. – Знала.

Поясницу безжалостно терзал прострел, но Лёшка не помнил, как и когда успел вновь повредить спину. Шипя от боли, он всё же придвинулся ближе к Ане, притянул её к себе и обнял. Они были оба мокрые и заиндевевшие, но живые. Нужно было живыми и оставаться, а значит, сопротивляться и ну очень срочно согреться.

– Почему? – внезапно выдохнул Лёшка. Он хрипел, дрожал и просто так безумно устал, что и говорил с трудом, но должен был знать ответ.

– Вместе вошли, вместе вышли, – словно в бреду произнесла Аня и мягко ткнулась холодным носом ему в шею. – Никого не бросаем. Никого, Лёша.

От Аниных касаний стало чуть теплее. Он крепче обнял её и тут услышал глухое бряканье под пятернёй ‒ устройство «Тёплый свет» на руке ожило и теперь источало скудный пар.

– Сопротивляйся, так ведь? – попытался ещё раз улыбнуться Лёшка, но не вышло.

Продолжая подрагивать от нещадно пробирающего озноба, он повернул ладонь «Светом» вверх. Вот сейчас он и согреется, и не только он один. Анька кивнула.

И вот чудо-фонарик уже почти коснулся солнечного сплетения, а парень, стоя на коленях на оледенелом полу, сильно зажмурился и поджал губы, чтобы только малодушно не орать при такой храброй девчонке – да, сейчас ему будет дико-дико больно, но зато точно придёт и тепло. Чуткие руки Аньки внезапно бережно оплели его плечи со спины, скользнули по груди и замерли у самого сердца, словно от грядущего прострела уберечь хотели.

– Только не бросай меня здесь одного, если что пойдёт не так, – не открывая глаз выдохнул он. – Ладно, Ань?

– Не брошу, – шепнула ему Анька на ухо. – И ты тоже…

Последнее, что слышал Лёшка, прежде чем нелепый, на первый взгляд, и такой обжигающий при близком знакомстве «Тёплый свет» пошёл наперекор себе же и впервые легко сморил именно прилипчивую стынь, затаившуюся под заиндевевшей чёрной рубашкой парня, а не его самого.

– Ты тоже не бросай меня, Лёша…

Вечная мерзлота всегда казалась ему выдумкой. В мерзлоту отдельно, конечно, очень даже верилось, особенно лютой зимой, когда дико дрогнешь на остановке в ожидании маршрутки. А вот на нечто сомнительное «вечность» Лёшка уже давно не уповал. Но только не сегодня. Ведь именно сейчас он медленно шёл по насквозь иззябшему мрачному холлу, и его не отпускало странное чувство – будто всё это не на самом деле, нет, а на грани сна и яви. И вечности. Толстый слой льда на стенах – как такое возможно? Откуда он здесь, почему не тает, когда закончится?..

И хотя вокруг хозяйничала стылость, глубокий голубой цвет инея угнетал, а волосы и одежду припорошила докучливая наморозь, но сам Лёшка всё же чуть согрелся и Аньке помог. Оказалось, что стремный фонарик на прочных лямках не только испепелял адским жаром, но и испускал приятное марево, не причиняя боль вообще, если не вдавливать его со всей силы, а слегка, осторожно касаться. Это радовало, ведь именно боль Лёшка переносил плохо. В детстве серьёзно повредил спину. Долго лежал в больнице, долго учился снова ходить. Кстати, на лестнице в подъезде так расшибся. Произошедшее тогда, не помнил. Может, мозг старательно прятал от него подробности падения в укромные серые уголки, чтобы не травмировать лишний раз и без того пострадавшее детство. Или просто Лёшка был маленький и не запомнил. Мама говорила, что он поскользнулся на ступенях и не удержался, а она вовремя не поймала. В любом случае в немощь больше не хотелось. Он жаждал скорее попасть домой, в собственную комнату. Но для начала нужно выбраться из Запустенья самому и помочь Аньке и Сашке.