Карина Сенн - Скелеты в шкафу Розенбергов

– Хотелось бы, но я знаю, насколько убедительно ты можешь лгать, – но он даже не представлял.

– Как я могу успокоить тебя? – она взглянула в его глаза так же, как раньше делал Джозеф, выманивая из неё правду. Смотря в лицо Роя, Элизабет было тяжело признать, что видит в нём знакомые черты своего брата. Она видела их во всех людях. В каждом старалась найти родную частичку. На единственной фотографии Джо было десять лет. А после… его лицо в её сознании приобретало всё новые черты, становилось всё менее знакомым. Она не помнила его. И за это она винила только себя и множество препаратов, с помощью которых долгие годы пыталась забыть своё прошлое.

– Как ты можешь успокоить меня? – пожал Рой плечами. – Расскажи о своём переезде. Как дом?

– Ужасен, – засмеялась она, снова пичкая его ложью. – Тесные комнаты, в которых нужен ремонт. Есть подвал, но я не решилась туда спускаться. Ты даже представить себе не можешь, насколько там темно, а у соседей напротив всё то время, что я была там, играл глэм-рок.

– И сколько стоило это чудо? – спросил он, отвлекаясь.

– Уже неважно, Рой, – она вновь положила голову на его плечо. – Уже неважно.

Сигаретный дым поднимался в ночное небо.

– Элизабет, я решил засыпать тебя вопросами, но всё же… – затянул он, глядя на проплывающие над головой звёзды. – Сколько мы уже знакомы?

– С тех пор, как я пришла работать сюда, – Элизабет попыталась вспомнить тот день, но всё было как в тумане. Она не помнила их первой встречи. – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что спустя столько лет я до сих пор ничего не знаю о тебе. Ты всегда была такой скрытной.

– А что тебе интересно?

– Всё, – ответил Рой, запахивая куртку. – Когда ты переехала в этот город? Где твоя семья? Ты никогда не говорила о них, – заметил он. – С ними…

– Всё в порядке. Они помогают мне. Мы редко общаемся, – не задумываясь, говорила она, перебирая стандартные ответы в голове. – У нас всегда были тяжёлые отношения. А живу я в этом городе с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать.

– Ударь меня, если я вмешиваюсь не в своё дело, но почему ты здесь? Спустя столько лет, – непонимающе спрашивал он. – В тебе есть всё, есть потенциал, так почему же ты не двигаешься дальше? Я думаю, что ты заслуживаешь большего, чем просто быть чьим-то развлечением. Никогда не поверю в то, что с самого детства ты мечтала стать танцовщицей.

– Я и не мечтала.

– Так чему же ты хотела посвятить свою жизнь? – кажется, он проявлял искренний интерес, и Элизабет, поддавшись его чарам, вспомнила свой дом.

– Когда я была ребёнком, – начала она, смотря сквозь время в прошлое, – я очень любила искусство. Я наслаждалась картинами, в нашем доме их было безмерное количество. Они все были разными. От разных художников, в разном настроении, в разной цветовой палитре. Бывало, я не могла понять, что смотрело на меня с холста, но всегда могла прочувствовать, какие эмоции вкладывал в свою картину художник. В некоторых я видела злость, ярость, страсть, спокойное умиротворение, а в некоторых видела любовь, самое непонятное для меня чувство. Некоторые хотелось разгадывать, смотря на них часами, но, увы, такой возможности у меня не было. Больше всего мне нравились картины с людьми. Разве не будоражит осознание того, что такие живые глаза, смотрящие на тебя с картины, будут существовать вечно, храня в себе чью-то молодость, даже если пройдут века? – Элизабет бросила быстрый взгляд на Роя, он внимательно слушал, докуривая сигарету. Свою она уже выбросила, затоптав каблучком. – В таких картинах была своя красота, особенная и удивительная. Мне нравились статуи, у нас в саду их было много, но значительно меньше, чем картин в доме, – улыбнулась она, вспоминая, как бродила по этим садам ночами, как несколько раз терялась в этих зелёных лабиринтах. – И ещё я любила читать. Но всей душой не любила детективы.

– Почему? – удивился Рой. Музыка и задорный смех за стеной не утихали.

– Потому что ещё в детстве я поняла, что не бывает только хороших или плохих людей. Поняла, что не всё «зло» заслуживает наказания, и не все правильные поступки можно назвать хорошими. Наверняка я запутала тебя?

– Вроде бы нет. Но если я правильно понимаю, ты поощряешь плохие поступки?

– Ни в коем случае, но всё индивидуально. На некоторые нехорошие вещи нас вынуждают другие люди, не оставляющие выбора. И эти люди ещё страшнее, только наказание никогда не постигает их, и это несправедливо. А если покороче, то я не всегда была согласна с книжными финалами.

– Значит, работу судьёй мы можем не рассматривать.

– Так точно, Рой. Я выросла в доме искусства, несмотря на то, сколько в нём происходило плохих вещей. Я была частью всего прекрасного, создаваемого человеческой рукой или человеческой душой. Моя мать хотела быть великой актрисой, но лишь пару раз она ступала на сцену, похоронив свою мечту глубоко в землю. Однажды я достала кассету из родительской спальни, – это сделал Джозеф, тогда он в очередной раз приходил за новой книгой для сестры, но вернулся с тем, что они смотрели почти всю ночь напролёт. – Одна чёрно-белая красивая пьеса. Моя мать не так уж плохо играла, на самом деле.

– И ты хотела пойти по её стопам?

– Хотела. Я видела смысл своей жизни в познании искусства, но потом… – с грустью вспомнила она, закрывая глаза.

– Что случилось потом, Элизабет? – он в нетерпении ждал ответа.

– То, из-за чего я больше не хожу в театр, – она отказалась от всего. Даже от хороших картин и статуй. От всех любимых вещей, навевающих ей ненужные воспоминания. – Поэтому я здесь.

– Ты не можешь угробить свою жизнь, не можешь, так же как и мать, похоронить свою мечту в землю только потому, что какие-то вещи заставляют вспоминать тебя то, чего ты не хочешь, Элизабет. Это неправильно. Это твоя жизнь, не допускай, чтобы другие люди искалечили её.

Дрожь прошлась по её телу. Не от его слов, а от мороза, что прокрадывался под пальто и бегал по коже.

– Ты не знаешь меня, Рой.

– Но это не мешает мне, как другу, раскрыть тебе глаза.

– Я не смогу, – Элизабет не любила людей, не ищущих выход, людей, смирившихся со своей судьбой. Такие никогда не окружали её, таким не был её отец, Джозеф, ни её друг детства Руди. Интересно, что с ним стало сейчас? Она не знала таких людей, и они были для неё чем-то новым и непознанным, но теперь она пополнила их неуверенные ряды, и это приводило её в ярость. – Моё прошлое всегда преследует меня, где бы я ни была. Оно не отпускает меня, а я не могу отпустить его.

Джозеф был призраком её прошлого. Напоминанием о той вине, что лежала на её хрупких плечах.

– Но что же на счёт тебя? – она перехватила начало его слов, задавая вопрос. – Почему ты не уйдёшь отсюда?