Александр Черенов - НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ

По причине длительного стажа – кремлёвского и околокремлёвского – Григорий Васильевич не питал иллюзий в политике. Точнее: в советской политике. Ещё точнее: в кремлёвской политике. Здесь случайностей не случалось. Здесь всё было закономерно и предсказуемо. Случайности формата тех, о которых говорил книжный Ришелье в романе Дюма-старшего, в Политбюро ЦК КПСС не имели шансов не только на выживание, но даже на появление на свет! Наши «случайности» были результатом многомесячного, а то и многолетнего труда специфического характера: «подкопы», поклёпы, «художественная роспись дёгтем», «санобработка помоями», братские объятия удава, сопровождение падающего дружеским напутствием в спину или под зад – и так далее, и тому подобное. Всё, как и полагается в нормальной партии между нормальными её руководителями.

Оттого-то Григорий Васильевич и не спешил просиять счастливой улыбкой. Оказанное доверие как-то не внушало… доверия. С одной стороны, всё было понятно: «новая метла». Та самая, которая выметает чужих – и наметает своих. Но с другой стороны, Романов никак не мог понять, куда же его самого зачисляют этим предложением: в свои – или в чужие?! Конечно, он – не Кириленко, не Щёлоков, не Медунов, с которыми Андропов не станет разыгрывать даже шахматной партии образца «мат – в три хода». Мат – под мат и коленом под зад – будет сделать в один ход, и даже заход!

А, вот, что будет с ним? Может, его определили в «чужие длительного хранения»?! Может, это – всего лишь «отсрочка исполнения приговора»?! Если бы речь шла только о «работе по специальности», Григорий Васильевич не стал бы тревожиться. В конце концов, лучше него в вопросах оборонной промышленности и машиностроения никто в Политбюро не разбирался – и не собирался. Это ведь – не речи толкать с трибуны: здесь надо работать – и не языком! Поэтому такое выдвижение не вызвало бы вопросов не только «ни у кого»: и у самого Романова.

Но ведь секретарская должность под членство в Политбюро – это «жирафья шея»: как ни старайся – не спрячешься. Не спрячешься от плотоядных взглядов на неё – и на себя. Да и, похоже, выдвигали его именно для этого: с прицелом на «задвижение». Выдвигали – как поднимали в атаку на пулемёты. Выдвигали – как бросали под танк.

Все доводы «pro» и «contra» Григорий Васильевич «отработал», естественно, не в момент получения вопроса. Потому что отвечать – чтобы потом не отвечать за молчание – полагалось. И отвечать полагалось быстро. Так, что с получением вопроса Романов лишь на мгновение ушёл глазами в сторону. Да, отвечать следовало быстро – но не спеша. То есть, ставя язык в очередь – следом за головой. И пока Григорий Васильевич собирался с мужеством, словами и мыслями, Андропов продолжал улыбаться всё той же доброжелательной улыбкой… крокодила, облизывающегося от предвкушения – и даже повязывающего на шею салфетку.

– Надумал ли я, Юрий Владимирович?

По причине момента Романов даже не использовал «защитную» усмешку: не так поймут.

– Думаю, Юрий Владимирович.

Он вернул глаза на место – и на лицо Андропова. Энтузиазма во взгляде Генсека заметно поубавилось. «Добрые интонации» в глазах заместились почти недружественными колючками. Несмотря на всю свою интеллигентность, Юрий Владимирович не терпел отказов: эту привычку он приобрёл в кресле Председателя КГБ, и отказываться от неё не собирался.

– И долго будешь?

И «температура» голоса Андропова стала заметно ниже. Юрий Владимирович и не скрывал того, что начинает «не понимать» контрагента. Обычно такое непонимание не сулило последнему ничего… первого. Будь это рядовое предложение рядовому чиновнику, Юрий Владимирович не стал бы его дублировать: не пристало Генсеку навязываться. Как говорится, была бы честь предложена. Но это предложение не было рядовым. Больше того: предложение даже не было… предложением. Это было много выше: кадровое решение на уровне члена Политбюро. А это – не перемещение клерка из одного кабинета в другой: это – политика. Большая политика. Поэтому, хоть и не пристало, но Андропов пристал. К Романову пристал – и с предложением, и как репей к известному месту.

Но то, что понимал Андропов, понимал и Романов. Всё понимал: и настойчивость, и политическую составляющую, и возможные, а скорее, неизбежные, последствия. Больше того: он понимал Андропова! Именно понимание Андропова не позволяло ему скоропостижно ответить согласием. Но для большего понимания Романову требовалось… больше понимания. Наличного объёма было явно недостаточно. Григорию Васильевичу хотелось узнать, как далеко может зайти Юрий Владимирович в своей настойчивости. Это многое прояснило бы не только в планах Генсека, но и в судьбе Романова. Понимание этого было жизненно необходимо для Григория Васильевича, так как это было пониманием своего будущего – и самого ближайшего. Ведь такие предложения здесь, на кремлёвском Олимпе, просто так, «за красивые глаза» – из мозгов и рук – не делаются. Потому что «и вся-то наша жизнь есть борьба» – это не только о кавалеристах-будённовцах! Даже – не столько о них, сколько о товарищах членах и кандидатах в члены!

– Прошу дать мне время до Пленума, Юрий Владимирович.

Андропов поморщился: к неудовольствию явно подключилась очередная колика.

– Чего тянуть, Григорий Васильевич? Мы вполне можем решить вопрос прямо сейчас, не дожидаясь Пленума. Оформим потом – в первый раз, что ли? Это ведь не главное. Главное – то, что дело не ждёт. То самое дело, которое лучше тебя никто не сделает.

«Дело не ждёт»! Нет, товарищ: не столько дело – сколько ты со своими планами! И в этих планах мне отводится роль, хоть и «со словами» – но даже не на одну серию: так – на пару сцен!»

Романов «поморщился изнутри»: нежданные ожидания сбывались. Андропов не собирался отступать – и это был тот случай, когда дифирамбы не радовали. Ведь Генсек обкладывал ими Григория Васильевича, как медведя в берлоге! Но классическое «нашествие косы» предполагает контраргумент в виде классического же «камня». И, если Андропов не собирался отступать, то Романов не собирался уступать. Хотя, зная характер блокадника-фронтовика, Юрий Владимирович вряд ли мог рассчитывать не лёгкую победу.

– Всё же, я думаю, будет лучше, если мы подождём до Пленума.

На этот раз Григорий Васильевич «уставил без промаха бьющий глаз» – и «не промахнулся»: теперь уже Андропов «пошатнулся, раненый» – и отвёл взгляд. Но даже «с глазами на стороне» Юрий Владимирович не позволил затянуться паузе сверх норматива.

– Хорошо, Григорий Васильевич. Пусть будет по-твоему. Но в конечном итоге, всё равно, будет по-моему. Так, что, готовься сдаваться… то есть, я хотел сказать: сдавать дела. Собери бюро обкома – и попрощайся с товарищами «на будущее». Словом: потренируйся.