Марк Маффин - Книга о моем убийстве

– Да.

– Вы немного похожи на того следователя, что меня допрашивал. А хотите, я назову вам главную причину почему я не убивал Егора?

– Допустим.

– Да или нет?

– Да.

– Назову. Но за одну услугу.

– Услугу?

– Да, – сказал Лурц. – Расскажите о себе.

Женя сидела в кабинете у начальника и готовила Димины костюмы к отправке в химчистку. Уже часа полтора. Дело было ответственное – Дима терпеть не мог электронные записные книжки. И вообще блокноты. Записывал все на клочках бумаги. Как школьник. Прятал в карманы пиджака и благополучно о них забывал.

А потом просил Женю разобрать все эти завалы бумаг перед отправкой пиджаков в химчистку.

Выкинуть бумажки скопом было нельзя – на некоторых записывалась важная информация. Оставить – тоже: Дима не переносил завалы и злился, когда Женя сохраняла ненужную информацию. Надо было изучить каждую бумажку по отдельности и решить, нужна она начальству или нет. В такие дни Женя чувствовала себя Золушкой, перебирающей крупу.

Записки с номерами телефонов Женя сохраняла в первую очередь. Обладателя номера указано, как обычно, не было. Женя понимала, что завтра придется сесть на телефон, позвонить по каждому номеру, извиниться и уточнить с кем имеет честь. Дурдом.

Следом шли записки, даже неразборчивые, содержащие фигурные восклицательные знаки или жирные подчеркивания. К категории важных относились также бумажки, на которых отдельные слова были написаны жирно или печатными буквами – так Дима записывал очередные пришедшие ему в голову бизнес-идеи.

В топку Женя отправляла совсем уж «туалетные» клочки со словами типа «зубной» и парикмахерская» и датами визита. Зачем Дима все это записывала, Женя не знала – все равно приходилось по десять раз напоминать самой.

Она уже справилась с двумя пиджаками. Оставался третий, самый сложный. Тот, в котором Дима в последний раз навещал брата и который носил вплоть до похорон. Дима мог сколько угодно храбриться, но Женя знала – смерть брата нанесла ему серьезный удар, сделав записи еще менее разборчивыми, чем обычно. Сейчас Женя завидовала героям американских детективов, которые в сложной ситуации могли обратиться к стороннему специалисту. Например, по древней клинописи.

Она вывернула содержимое пиджака на стол. Всмотрелась. Записки. Пустая пачка сигарет. Упаковка орбита с двумя подушечками. Другие вещи, которые Дима на автомате положил в карман.

И одна вещь, которую в карман пиджака положил явно не Дима.

– Рассказать о себе? – спросил Дима.

– О вас, – улыбнулся Лурц.

– Зачем вам это?

– Хочу восполнить пробелы в истории болезни Егора. Чувствую вину за его смерть. Если бы я разобрался в причинах его помешательства, все могло бы повернуться иначе.

– Вы что-то недоговариваете.

– Не скрою. Есть еще одна причина, но о ней я расскажу позже. Ну так как, побеседуем?

– А мне от этого какой прок?

– Вы подозреваете меня в убийстве Егора. Я могу доказать, что я не убивал вашего брата. А могу и не доказать – и в таком случае вы зря потратите время, ища доказательства моей вины. Вы согласны?

Дима помолчал.

– Смотря что вы хотите узнать, – сказал он.

– Вы часто думаете о брате?

– Ну…

«Часто. Разве что на месте Иры его не представляю».

– Как когда, – ответил Дима.

– Какие эмоции вы испытываете?

– Смешанные.

– Какие эмоции?

– Смешанные.

– Ирония, сарказм?

– Да.

– Ясно.

Дима исподлобья посмотрел на Лурца.

– Зачем вам я, если вы и так всё…

– А вы, – перебил Лурц, – думали, почему смерть брата вызывает у вас…

– Иронию? Нет.

– Замечательно.

Лурц сделал на бумажке какую-то пометку.

– Зачем вам это? – спросил Дима.

– Вы знаете, почему я решил стать психиатром? – спросил Лурц.

– Потому что любите отвечать вопросом на вопрос?

– Нет, – засмеялся врач. – Потому что я психопат.

Повисла пауза. Звенящая. Сквозь которую Дима услышал, что на улице снова стал накрапывать дождь. Сколько можно…

– Странное заявление для человека…

– …которого подозревают в убийстве?

– Да.

– Я люблю театральные эффекты, – засмеялся Лурц. – Знаете, в чем главная проблема психопатов?

– Они задают слишком много вопросов?

– Они не способны испытывать эмоции. Моя мама – у нее было биполярное расстройство – могла с утра подарить мне машинку. А вечером – швырнуть ее в стену. Но я ничего не чувствовал по этому поводу.

– Вас пожалеть?

– Я задумался, – продолжил Лурц, – что со мной не так. И нашел ответ – я не понимал маму. Вообще не понимал. И весь мир – тоже, он казался мне непредсказуемым и абсурдным. А к тому, чего не понимаешь, невозможно испытывать эмоции. Я стал психиатром, чтобы понимать людей, чтобы научиться чувствовать.

– Зачем вы мне это рассказываете?

Дима посмотрел в окно. Посмотрел на часы. Посмотрел куда угодно – лишь бы не видеть глаза Лурца, которые выворачивали его, Диму, наизнанку.

– Я стал психиатром, чтобы понять людей и научиться чувствовать к ним хоть что-то. Вам нужно сделать то же самое с собственным братом.

– В смысле?

– У вас нет целостного образа Егора. Вы хотите сопереживать ему, но не можете. Вам нужно понять, кем он был, но осколки памяти, которые остались от Егора – острые, режутся. Вы кутаете их в обертку иронии, но безрезультатно.

– Приму к сведению – о Егоре лучше не думать.

– О Егоре нужно думать. Нужно – иначе вы не испытаете горя.

– Не вижу в этом ничего плохого.

– Зря. Горе помогает справиться с утратой, отпустить человека, которого мы потеряли.

– Может, я хочу, чтоб Егор навеки остался со мной.

– Не хотите, – сказал Лурц. – Я потерял мать много лет назад. Я не смог ее понять. Она сниться мне каждую неделю. Постоянно швыряет о стену ту чертову машинку. Но у вас ситуация куда сложнее.

– Правда?

– Сарказм. Вы знаете, что психические заболевания имеют генетическую природу?

– К чему вы клоните?

– Вы с Егором – братья-близнецы. Я долго думал, почему вы не лежите в соседних палатах. Потом понял – Егор декомпенсировал развитие вашего заболевания, взял на себя этот крест, позволил вам нарастить защитную скорлупу жизни. Вы не сошли с ума в пику Егору, чтобы не быть похожим на него.

Дима закашлялся. Чтобы не выдать себя выражением лица.

– Теперь о проблемах. Егор умер. Вы больше не можете выстраивать свою анти-идентичность. И если вы не сможете отпустить его образ, станете пациентом моей лечебницы.

– А у вас есть платные палаты?

– Снова ирония.

– Смех – лучшая защита, – сказал Дима. – Это, по-моему, Фрейд?

– Фрейд. Но фраза выдернута из контекста. С точки зрения психоанализа, защита – это плохо. Мы смеемся на тем, что должны принять .