Марк Маффин - Книга о моем убийстве

Они перешли спальню. Пыль. Страшная. Дима закашлялся и, переборов раму, сумел открыть окно.

– Странно, – пробормотала Женя.

– Что странно?

– В той комнате такой пыли не было.

– И что с того?

– Просто вдруг…

Дима, кажется, понял, к чему она клонит.

– Ты опять про то, что после смерти Егора тут кто-то мог побывать?

– Ну, а вдруг…

– И зачем он устроил уборку большой комнаты? Чтобы Егору легче в могиле лежалось?

– Нет. Чтобы на мебели в той комнате не осталось таких следов.

Женя провела пальцем по журнальному столику, оставляя на нем заметный отпечаток.

Дима задумался. В словах Жени что-то было. И еще задвижка на двери в ванную… Отвлекшись на поиск рукописи, Дима и думать о ней забыл. За то время, что они не виделись, привычки Егора вполне могли поменяться… Но на самом деле – почему задвижка была не закрыта? Это, конечно, мелочь…

Из окна начал дуть ветер. Занавески заколыхались. Неприятно заколыхались. Сквозняк? Но откуда он в герметично закрытой квартире…

Закрытой?

Послышались шаги. Из прихожей.

– Кто… – начала Женя, но Дима закрыл ей рот ладонью.

Они замерли. Послышалось?

Может быть…

Нет. Скрипнула половица. Кто-то – кто? – идет в сторону спальни…

Женя мелко задрожала. Дима вспомнил детство. Когда они оставались с Егором одни. Сидели здесь и боялись барабашку.

Но кто-то действительно приближается к комнате…

– Мне ж не пять лет, – пробормотал Дима и направился к двери.

Не успел. Дверь открылась сама. Женя завизжала.

Как и уродливая фигура, стоящая на пороге комнаты.

После звонка Ибрагима Гладышев решил погрузиться в приятные воспоминания.

За прошедшую неделю он сделал немало.

Сначала – не отказал себе в удовольствии – вызвал на допрос брата покойного. Помариновал в коридоре, а когда разрешил входить, специально уткнулся в бумажки. Видел, как Кузнецов входит в кабинет, твердо идет к столу, как садится – без разрешения – и хочет поскандалить, что следователь отнимает его драгоценное время. Это УЖЕ веселило Гладышева, но еще больше он обрадовался, когда оторвался от бумаг и увидел, как зеленеет подследственный. Кузнецов его узнал, невозможно не узнать человека, который… Не важно.

– Здравствуйте, Кузнецов… э…

– Вы прекрасно знаете, как меня зовут, – бросил тот. Страх сменился яростью. С таким Гладышев сталкивался.

– Все-таки не могли бы вы представиться. Работа у нас сложная, напряженная, всех малолетних уголовников не упомнишь…

Пользы допрос не принес. Кузнецов запирался, отвечал скупо, заявил, что не общался с братом, но самоубийство Егора его совершенно не удивило. Гладышев спросил, почему Кузнецов решил, что речь идет о самоубийстве, но подозреваемый уже собрался и интересной эмоциональной реакции не дал.

Следующим был психиатр Егора Лурц. С ним Гладышев встретился в больнице – если хочешь расположить свидетеля, лучше явиться по месту работы.

Лурц оказался человеком без возраста, но наведший справки Гладышев знал, что тому около сорока. Старый поношенный халат, сухие руки. Очки в роговой оправе – настолько старомодные, что Гладышев предположил, что они без диоптрий и носятся доктором лишь для солидности.

Лурц поначалу запирался, но, осознав, что Гладышев – не проверка из Минздрава, стал отвечать охотнее.

– Как вы можете охарактеризовать отношения Егора Кузнецова с его братом Дмитрием?

– Это сложный вопрос, и…

– И?

– И я не уверен, можно ли на него отвечать. Все, что я знаю про Егора, охраняется врачебной тайной.

– Как врач, вы должны понимать, зачем она нужна.

– И зачем же? – усмехнулся Лурц.

– Чтобы не навредить пациенту.

– Не совсем понимаю, к чему вы клоните.

– Егор мертв, и вы не сможете ему навредить. Зато сможете нанести вред кому-то еще.

– Себе, как я понимаю?

Гладышев решил ослабить хватку.

– Поймите, я не хочу вас запугивать, но сейчас, – Гладышев решил приукрасить реальность, – есть неоспоримые доказательства, что в ту ночь произошло именно убийство .

Лурц задумался.

– Ладно. Что именно вы хотите узнать?

– Какие отношения были у Егора с братом?

– А полегче у вас вопросов нет?

Лурц замолчал. Гладышев понял, что сейчас лучше не давить.

– Сложно сказать, – заговорил наконец врач. – В целом – напряженные, но между больными и родственниками взаимопонимания нет почти никогда.

Гладышев понимающе кивнул.

– Правда, – продолжил Лурц, – с Егором была некоторая странность.

– Странность?

– Да. Причина психического заболевания часто кроется в условиях социализации. Взросления. Практически у каждого больного есть опыт телесных наказаний, родительского алкоголизма, а в случае с сиблингами…

– Сиблингами?

– Братьями и сестрами, – пояснил Лурц. – Наблюдается целый букет деструктивных отношений.

– А в случае Егора?

– Егор вырос в любящей семье. У обоих родителей высшее образование. И с братом они были не разлей вода. Долгое время.

– А потом?

– А потом поссорились.

– Вы установили причину?

– Когда мы подбирались к этому вопросу, Егор уходил в себя, а потом вел себя деструктивно. Один раз подрался с соседом по палате. Потом вылил на себя кипяток в столовой. И я оказался перед дилеммой.

– Дилеммой?

– Я понимал, что здесь кроется корень к его излечению. Но боялся нанести ему непоправимый вред. Как видите, Егор в итоге справился без меня.

Лурц грустно усмехнулся. Замолчал. Надолго. Гладышев решил это молчание прервать:

– Вы будто чувствуете какую-то вину…

– Я порой думаю, что бы было, вытяни из него я ту самую занозу. Хотя это и непрофессионально – так погружаться в пациента. Хотите посмотреть картинки?

– В смысле? – удивился Гладышев. Переход произошел слишком резко.

– Картинки.

Лурц подошел к шкафу, вытянул оттуда совершенно советскую папку и аккуратно положил ее на стол.

– Сообразив, что Егор не хочет разговаривать о проблеме с братом, я попросил его эту проблему нарисовать.

Врач достал из папки лист А4 и протянул Гладышеву.

На рисунке были изображены две фигуры. Человеческие. Мужские. Наверное.

Сказать было сложно – рисунок был грубым, будто рисовал его пятилетний ребенок, у которого из игрушек только краски и пивные бутылки. Но общая мысль угадывалась. Левая фигура была белая, почти нетронутая краской. Правая – впитала в себя все оттенки темных и неприятных цветов.

– Кто это? – спросил Гладышев.

– Ахура Мазда и Ангра Майнью.

– Кто?

– Зороастрийские боги. Демиурги. Создатели вселенной. Они определяют соотношение в мире добра и зла. Ахура Мазда отвечает за все хорошее, а Ангра Майнью…

– За все плохое, – догадался Гладышев. – Но какое отношение эти боги имеют к Егору?