Марк Маффин - Книга о моем убийстве

Приятель ушел. Женя размешала соломинкой смузи.

– Дима, вы точно уверены, что хотите обратиться к этому Шигорину? – спросила Женя.

***

– …Вот, и теперь еще это письмо.

Дима постарался сформулировать максимально кратко. Как мог. Заняло минут пятнадцать – плюс выпады в адрес Гладышева.

– Простите, что влезаю, – сказала Женя, – но по поводу Гладышева…

– Что «Гладышева»? – проворчал Дима.

– У вас с ним такие напряженные…

– Это не обсуждается.

– …отношения. Вы не думали об этом… как его…

– Личной заинтересованности следователя? – сообразил Шигорин.

– Ага, – кивнула девушка.

– Не вариант, – сказал адвокат. – В нашей стране институт самоотвода работает… как бы так…

– Понятно, – усмехнулся Дима.

– В общем, если Гладышев сам не захочет его взять – а он, как я понимаю, не захочет…

– Давайте вернемся к делу, – сказал Дима.

Шигорин снова взял в руки Димин смартфон – сделать копию Гладышев не дал, но Диме удалось сфотографировать записку.

– Письмо пришло после смерти брата? – уточнил Шигорин.

– Да.

– Как этот факт объясняет следствие?

– Каком кверху, – сказал Дима. – Гладышева этот вопрос не беспокоит.

– Его может беспокоить что угодно, но в суде ему придется доказать, что письмо прислано именно Егором.

– Почерк точно Егора – мы пятнадцать… даже восемнадцать лет вместе жили.

– Но как оно попало к следствию?

Дима задумался.

– Если Егор покончил с собой и решил свалить вину на меня, то мог попросить своих приятелей…

– «Покончил с собой и решил свалить вину»? – спросил Шигорин.

– Это моя главная рабочая версия, – усмехнулся Дима.

Рассказал о взаимоотношениях с Егором.

– Понятно, – вежливо не-удивился Шигорин. – Когда вы видели брата в последний раз?

– В день смерти. Незадолго до. Я навещал его… перед побегом.

– Вам не показалось его поведение странным?

– Оно всегда казалось мне странным. Хотя…

Шигорин дал Диме собраться с мыслями.

– В тот день он был реально «не такой». Обычно в больнице Егору становилось лучше. За месяц – точно. Казался нормальным человеком.

– А в день смерти?

– Он выглядел так, будто только туда поступил.

– Кричал, проявлял агрессию?

– Шептал, – усмехнулся Дима. – В приступах ему казалось, что вокруг шпионы. Старался меньше говорить. Замыкался в себе. Когда отпускало, говорил, что старается даже не думать – чтобы не подслушали.

Дима помолчал.

– В тот день Егор шептал.

– Вы можете как-то объяснить поведение брата в день его смерти?

– Могу. Матом.

– Не думаю, что суд примет такие аргументы, – улыбнулся Шигорин. – А если подумать?

– Даже не…

– Помните, вы мне рассказывали? – вступила в разговор Женя. – С деньгами там, и…

– Да, – вспомнил Дима. – Недели за две до смерти Егор просил у меня денег.

– На что?

– Сказал, что на адвоката. Хотел подать против кого-то иск.

– Очень интересно.

– Вы их дали?

– Нет, – сказал Дима.

Прозвучало грубо.

– Я с врачом его посоветовался, – объяснил Дима. – Лурцем. Он сказал, что сутяжничество – главный симптом болезни. Что деньги только повредят. Что лучше дождаться выписки, и, если Егор будет настаивать – тогда можно будет отличить реальную потребность от патологии.

– Очень интересно, – сказал Шигорин.

– Что именно? – спросил Дима, хотя и сам начал догадываться.

– Что врач посоветовал не давать деньги, пока Егор не выйдет из больницы. А Егор взял – и не вышел.

Ветер из форточки холодил обнаженные ноги. Она стояла в центре комнаты. В одной майке. Совсем в одной. И догадывалась, что ее тоже придется снять.

– Чем ты занималась вчера вечером? – спросил Мастик.

Он сам стянул с нее джинсы, трусы, а когда она попробовала прикрыться ладошками, мягко убрал их в сторону. Только майка. Ее тоже придется снять.

– Я…

– Смелее, – усмехнулся Мастик.

Хлопнул ремнем по правой ладошке.

– Я приставала к мужу.

Удар ремня. Бедро. Она сказала что-то неправильное.

– К кому?

– К мужу… К другому мужчине.

– Правильно. У тебя нет мужа. И?

– Он отказал мне.

– Шлюшка, – улыбнулся Мастик. – Тот мужчина оказался рассудительным. Как ты оцениваешь свое прегрешение?

– Я…

– Отвечай, – Мастик приблизился.

Опустил руку вниз. Она не смотрит, не смотрит, не смотрит туда…

Больно. Она закусила губу.

– Ну же, – сказал Мастик.

– Двадцать ударов, – пискнула она.

– Не слышу.

Еще больнее.

– Два… Тридцать ударов.

– Заметь, не я это предложил, – засмеялся он.

Мастик убрал руку. Промежность обдало жаром. Очень больно, но она не имеет права прикасаться руками…

– У вас же ничего не было – хватило бы и десяти. Но раз ты настаиваешь… Ложись.

Мастик, повертев ремень в руках, направился к комоду:

– Этот какой-то неинтересный.

Она стянула майку, прикрыла локтями торчащие, как заячьи ушки, соски. Посмотрела на Мастика.

Содрогнулась – он взял с комода самый тонкий и болезненный ремешок. Тридцать ударов таким …

– Мастик, может, не надо…

– Надо. Ложись на кровать.

Она легла. Она попыталась расслабить мышцы ног, чтобы не было так больно…

Мастик подошел ближе.

– А за то, что назвала меня Мастиком, получишь еще десятку сверху.

Удар. Больно. Она взвизгнула.

– Этот не засчитывается, – сказал Мастик.

Удар. Печёт. Терпи.

Удар. Снова.

Передышка. Снова.

Ритм. Возник ритм. Укусы ремня, но…

Он сильный. Он – ой! – защитит. Он…

…Ира прикрыла глаза и стала погружаться в море боли и удовольствия.

Приглушенный свет. Фруктовый аромат кальяна – его курят в соседнем зале. Громкая музыка из колонок. Неразборчивая. Исключающая, что тебя подслушают. Гладышев сидел в углу и пытался стучать по столу в ритм. Получалось плохо, но настроение от этого хуже не становилось.

Кузнецов сказал, что не будет разговаривать без адвоката. Кузнецову есть, что скрывать.

Гладышев огляделся по сторонам. Старые ободранные столы, дешевый алкоголь, музыка из девяностых. Назначение заведения было столь очевидным, что удивляло лишь отсутствие табличек, прямым текстом говорящих, где здесь трахаются, а где – мажут по вене.

Случайный посетитель мог удивиться, как клуб до сих пор не закрыли. Гладышев знал ответ – Гладышев каждый месяц приходил в заведение за данью. А еще – приглашал сюда свидетелей, которым было нужно развязать язык бесплатным (от заведения) блюдом из обеденного меню.

Таким человеком был Семен. Человеком, который расскажет про Кузнецова больше, чем любой другой.

Дизайнер. Уволенный Кузнецовым. Уволенный «с особой жестокостью».

После корпоратива, на котором Егор, прикинувшись братом, повыкидывал половину сотрудников, все были уверены, что Кузнецов, выйдя с новогодних каникул, не только восстановит в должности, но и выразит извинения за случившееся. В материальной форме.