Руслан Богомолов - Сотворение Волжской России. Книга 2. Горячее лето 1224 года

– Отставить разговорчики!

Сергей хмыкнул и покачал головой, а Эмка улыбнулась и заговорщицки не то спросила, не то сделала вывод, глядя в глаза командиру:

– Ты её любишь.

Паузу заполнил вздох отвернувшегося Седенко-старшего.

– Так что, Колян? Так, что ли? – улыбнулся и Сергей.

– Не знаю! Вот пристали. Нравится она мне, да!

– Вы присядьте, пожалуйста, товарищ старший сержант, – ехидно и твёрдо, голосом, не допускающим возражений, сказала дочь азербайджанца и немки.

Сергей восхищено посмотрел на неё.

Николай сел, мрачно усмехнувшись.

– Ты что ж, дорогой, – продолжала Эмка, – решил себе рабыню купить? Из одного рабства в другое, только послаще?

– Да ты что?! – вытаращил глаза Николай.

– Помолчи, Коленька. Я же видела, как она на тебя смотрела, понравился ты ей, богатырь. И она тебе понравилась, да еще уродство это ей в городе устранят. И вот будете вы жить вместе, а это сложно, всякое бывает, чем-то ты будешь недоволен, что-то она поперек сделает или скажет. И вот взыграет в тебе обида, вроде я тебя из рабства вытащил, а ты… Да и она будет всё время чувствовать себя именно тебе обязанной. Тебе-то хорошо, а её душе от рабства избавиться уже будет невозможно, только рабой она будет уже считать себя твоей. Ты этого хочешь командир?

– Да нет, Эмм, я не этого хотел и совсем не об этом я думал…

– А ты подумай. Об этом. Тебе жена нужна как рабыня или как подруга? Вот, то-то и оно.

– Да, урыла тебя Эмма, брательник, – хитро-сочувственно закивал головой Сергей и, положив ладонь на ефрейторский погон Мамедовой, резюмировал, – так, что сбрасываемся на выкуп все, да ещё ребята с форта помогут, – и, подняв правую руку с Эмкиного плеча вверх со сжатым кулаком, воскликнул, – Свободу Нино!

– Тихо ты, антиконспиратор, – проворчал Николай, – Хрен с ним, будь по-вашему. В чём-то вы очень правы, товарищ ефрейтор.

Три дня пролетели как сон. По утрам, после завтрака до того, как выходили в сад жены и наложницы эмира, они сидели в этом саду, разбившись на пары, Сергей и Эмка очень сблизились после того поцелуя её руки. И, сидя под кустами ежевики, рассказывали друг другу о себе. Родители Эмки жили в Баку. Она с восьми лет пошла в школу карате и к 12 годам ухитрилась завоевать второе место в республике в своей возрастной категории. Но потом случилось несчастье: лазая по огромному раскидистому тутовнику, она сорвалась со сломавшейся ветки и упала в общем-то удачно, сказывалась ее натренированная ловкость, но на земле маленький камешек-голыш сместил какой-то ещё и треснувший от удара позвонок. Ей светила жизнь, в инвалидной коляске. Тогда отец влез в долги, ей провели две операции в Израиле, потом год она восстанавливала двигательные функции в специальном санатории под Москвой. Когда же Эмка вернулась домой, её ждала беда. Отец бросил работу водителя скорой помощи и ударился в коммерцию – долги надо было возвращать. Однако, дела у него шли по неопытности худо, то прогорал, то попадался в обман.

За домом начали следить какие-то типы, и родители решили скрыться. Ночью отец, оторвавшись от хвоста, на дядиной машине довез их до верхнего Ларса. Там они с матерью перешли границу пешком и, добравшись до Моздока, поездом отправились в Саратов, где на левом берегу Волги в отстроенной немецкой деревне жила двоюродная сестра матери. Из всей их Бакинской родни и знакомых этот адрес знал только отец. Они с матерью договорились, что, пока он не решит все проблемы, она будет жить там, не высовываясь. Время от времени отец присылал из разных городов России деньги, изредка приезжал ненадолго сам. Мать пошла работать на ферму. Младший брат стал усиленно учиться говорить по-немецки, а Эмка, окончив 9 классов, поехала с одноклассницей к её тетке, которая преподавала в медучилище в Волжском. Туда они и поступили. Эмка пыталась возобновить занятия карате, но, убедившись, что больших достижений у неё уже не будет, бросила этот спорт. И вот, когда комплектовался гарнизон Дербентского форта, её, весной девяносто девятого окончившую училище, на десятый день после того, как она отметила свое восемнадцатилетие, пригласили сюда служить медсестрой-санинструктором с окладом 12 рублей. Эмка прикинула, что это тысяча двести старыми и с радостью согласилась – она уже почти три месяца работала в городской поликлинике за триста рэ. Кроме того, ей вменили обязанность переводчицы, за что доплачивали еще 6 рублей. Итого восемнадцать рублей в месяц! При казенном обмундировании и бесплатном, хотя и нежирном, питании. Эмка ощущала себя чуть ли не «новым русским». Ей тут же присвоили звание ефрейтора, оформили контракт и вместе с группой Кочкина на корабле, идущем в Баку, доставили на место службы…

Николай и Нина, как, не сговариваясь, звали её заложники, тоже сидели возле кустов ежевики, шагах в трех от их друзей и учили друг друга русскому и местному тюркскому.

После того, как сад для мужчин закрывался, Эмка оставалась с женщинами и рассказывала им про Россию, про людей, про их обычаи и законы. Аханья, оханья, недоверия было, хоть отбавляй, и всё же лед трогался. В эти головы попадали крохи сомнения о том, что порядок их жизни единственно возможный и справедливый. Рабынь среди них в саду не было, те в это время наводили в гареме «марафет» – мыли, подметали, вытряхивали.

Вчера, в понедельник, притащив из-под забора в саду два валуна килограмм по двадцать-двадцать пять, ребята занимались до самого обеда поддержанием формы; качались, прыгали, приседали, отжимались – всё как на службе. Мальчишку до обеда отпустили вчера, отпустили и сегодня. Едва Сергей, раздевшись, начал разминку, как Николай сказал:

– Серега, я попробую прорваться потихоньку к ней.

– Да ты что! Если застукают – беды не оберёшься.

– Не должны, я всё продумал. Ну, а в случае чего, прорывайся к Мамедовой и деру с ней, меня и не жди. А если всё будет в порядке, вернусь часа через полтора.

– Давай-ка, я с тобой, хоть на шухере постою.

– Нет, нет. Ты тут шуми за двоих, вдруг проверят. А если зайдут, скажи – в туалет, мол, пошёл.

– Ясно, диарейный ты наш, – усмехнулся Сергей, – с богом.

– Пошёл, – шепнул Николай, приоткрывая дверь, огляделся и тихо выскользнул.

В гарем вели два входа, которые он видел ещё в воскресенье. Высчитывая шаги и повороты, составил примерный план этой части дворца. Получалось, что, кроме входа из сада, которым пользовалась Эмка, был ещё один вход в тупике коридора с помещениями для слуг – рабов и сторожей. Через сад незаметно пробраться было невозможно, там гуляли женщины и евнухи. Через коридор – тоже проблематично. Даже, если все двери закрыты, и никто из слуг и охраны не выйдет во время его движения, что в целом было маловероятно, то на пороге двери дремал вооруженный охранник. Открыть дверь и незаметно перешагнуть через него – было очень сложно. Но должна была быть ещё и третья дверь – из спальни эмира. Туда пробраться было тоже нелегко, но возможно. Коридор его спальни проходил мимо пустующих сейчас комнат, большая столовая-гостиная, зал приемов и спальня на случай появления высокопоставленного гостя – соседнего эмира, а тем паче самого ширваншаха и последней была спальня Ахмеда. В этом коридоре охранялась именно эта последняя дверь, и только.