Руслан Богомолов - Сотворение Волжской России. Книга 2. Горячее лето 1224 года

– Да, государь мой, – притворно скромно, пряча хитрую улыбку и кокетливо опустив глаза, сверкнувшие голубыми искорками, проворковала Татьяна.

Ахмед же, просто поедал её глазами, позабыв обо всем на свете. Её длинные волосы, прижатые шелковой полоской, её легкое длинное вечернее платье без рукавов с широко открытой шеей, ее левая ножка, мелькавшая в разрезе платья почти от бедра, её стройная фигура в этом облегающем платье – всё это сводило с ума Ахмеда. Он, остолбенев, перебирал в уме подходящее название этому видению: валькирия, ведьма, колдунья, фея. На каком языке не назови – всё слабо.

– Однако, Ваш подарок, уважаемый эмир, как нельзя к лицу Татьяне Ивановне, – заметил стоявший рядом с Ахмедом Зенин.

Переводчик вывел его из столбняка, а Татьяна, услышав похвалу Зенина, одарила эмира благодарной улыбкой, на что Ахмед, впервые поклонившись, приложив правую руку к сердцу, сказал:

– Для меня великое счастье угодить лучшей женщине России.

Татьяна, выслушав переводчика, ещё раз улыбнулась эмиру и плавным жестом пригласила всех к столу.

По окончании ужина, который был не менее божественным, Ярославцев уже не мог думать о каких-то там удиновских расчётах и о делах вообще. Рядом с ним сидела королева, царица, богиня, и он, против обыкновения, не пошел домой пешком, а повез жену на служебной «Волге» к подъезду их дома. И сколь сладостным был этот вечер для них, столь же тяжёлым и полным самых чёрных планов он был для Ахмеда.

Он долго метался по своему гостиничному номеру, представляя, как ласкает его Татьяна, как он овладевает ею. В конце концов, измученный неудовлетворённым желанием, он пошёл в двухместный номер, где жили его жены, и до рассвета, поражая сам себя и удивляя своей неистовостью жён, занимался любовью с ними обеими.

Андрей проснулся утром первым. Вчера, забыв обо всём (детей дома не было, так как мальчики отправились в детский военизированный лагерь «Отрок» на Дону), они даже не поставили будильник. Он глянул на часы – пять утра, потом перевёл взгляд на спящую жену и стал с нежностью гладить её волосы, потом тихо целовать глаза, щеку, шею, сбросил простыню – было тепло, и они не укрывались уже одеялом – и стал целовать её плечо. Татьяна очнулась, обняла ладонью его голову, и они зашлись в долгом поцелуе, она прижалась к нему, отдаваясь…

Когда Андрей, умиротворенный и обалдевший от счастья, лежал на спине, а Татьяна пощипывала волосы на мужниной груди, он вдруг услышал:

– Андрюша, мне страшно.

– Что ты, что случилось? – искренне удивился Андрей.

– Не знаю, но так много счастья не бывает… не знаю, как сказать. Опасно это, страшно, вроде как перед большой бедой награда.

Андрей взял её ладонь и стал целовать пальцы.

– Успокойся, Танюшка, всё нормально.

– Нет, дорогой, я что-то чувствую, – она приподнялась и серьёзно, глядя ему в глаза, добавила, – как будто кто-то нас вчера сглазил.

– Ну, ты даёшь, радость моя, – попытался шутливым тоном развеять её Андрей.

Татьяна посмотрела и погладила его грудь, потом прошлась ладонью по животу, и стала гладить, и тихонько мять у него меж ног. Он поднял руку и стал гладить её по спине, а когда у него стало напрягаться там, она хитро улыбнулась и сказала:

– А, сглазили, так сглазили, а пока пей счастья, сколько влезет. Да, мой милый?

И с тем перемахнула ногой через Андрея, вставила его напрягшуюся плоть в свой «домик» и, постанывая от удовольствия, стала приседать…

А в это время братья Седенки и Эмка Мамедова обжились во дворце эмира Ахмеда. Они прибыли сюда рано утром шестого. По договоренности с эмиром, им запрещалось покидать его резиденцию, но внутри дворца с садом, ограждённым каменным забором, им представлялась относительная свобода. Ребята были безоружны, только Эмка ухитрилась пронести в трусиках небольшую финку в пластмассовых ножнах. Предосторожность оказалась излишней, их никто не обыскивал. Только начальник охраны дворца внимательно ощупал каждого взглядом, попросил открыть их сумки и осмотрел вскользь содержимое. Ахмед наказал ему обращаться с заложниками, как с дорогими гостями. Поэтому первым делом им показали комнатку с двумя низкими кушетками, застеленными матрасами, набитыми соломой и накрытыми сверху коврами. Потом Эмку евнух повёл на женскую половину, а Седенкам показали мужское отхожее место и мальчишку – раба, который должен был выполнять любые их приказания и находиться при них или недалеко от них. Седенки переглянулись, поняв друг друга без слов, дескать: «Соглядатай».

Пришла Эмка, взвинченная и с горящими глазами. Она выдала им на гора:

– Коротышка чертов! Будет мне указывать, где мне находиться!

А случилось вот что. Эмка вместе с евнухом прошла в гарем. Тот показал ей её кушетку, женское отхожее место и рабыню, которая будет выполнять все её приказания. Эмка улыбнулась, поблагодарила евнуха, подмигнула рабыне, бросила свою сумку с большим красным крестом возле кушетки и направилась к выходу, но его перегородил евнух.

– Нельзя.

– Там мои товарищи, я должна быть с ними, – попыталась объяснить ему, всё ещё улыбаясь, Эмка.

– Там женщинам находиться нельзя, иди на своё место, и толкнул её в грудь.

Эмка опешила, пятясь от толчка, но быстро пришла в себя и выдала всё, что она думала о нём сейчас:

– Ты, арбуз вонючий, ты на кого руки поднимаешь!? – для Эмки, ростом метр семьдесят два, этот круглый полутораметровый хам действительно напоминал арбуз.

Дальше произошло то, что ввело в шок весь гарем.

С криком «Я» Эмка врезала тонким каблуком своих элегантных хромовых сапожек под грудь, в солнечное сплетение обидчику. Тот отлетел к двери, стукнулся о косяк и рухнул, скорчившись на пороге. Второй евнух бросился к ней, вытаскивая из-за пояса плеть, но не успел ею взмахнуть, как получил серию коротких, но резких ударов в голову правым кулаком Эмки. Ещё не очухался, как носок сапога послал его уже в нокдауне лететь в дальний угол гарема. Третий евнух выхватил кинжал, но так и застыл с ним в руке на месте, где стоял.

– И не вздумай! – только и сказала она, затем пнула в него валявшуюся чалму второго, да так удачно, что та, пролетев по воздуху, села на руку с кинжалом застывшего «героя».

Эмка хмыкнула, обернулась к застывшим с открытыми ртами женщинам, улыбнулась и сказала по-русски:

– Пока, девчата, – и добавила по-тюркски, – «ещё увидимся».

Потом перешагнула на пороге через евнуха, всё ещё хватающего, как рыба на суше, воздух, и удалилась.

– Эй, «бой», – ухмыльнувшись, позвал мальчишку Николай, – позови сюда Сардара.

Мальчишка переспросил по-своему, Эмка подтвердила, что он правильно понял и, улыбнувшись, ласково потрепала его кудри:

– Беги, мальчик.