Алексей Хапров - Наследник

Баруздиновская "охрана". Помнишь, ты недоумевал, зачем я взял с собой в дорогу игрушечный пистолет? Я еще тогда отговорился, что он нужен мне в качестве "пугача". На самом деле у него была другая, куда более важная роль. В нем были спрятаны обмазанные ядом иглы. Они находились в обойме. Для того, чтобы их достать, требовалось сдвинуть пластину на рукоятке. Вот почему я хватал его всякий раз, когда нам грозила опасность. Это было не игрушечное, а самое, что ни на есть, настоящее, грозное оружие.

Филиппов и Долгих меня в тот день все-таки выследили. Я заметил их слишком поздно. Они обнаружили себя, когда я подходил к вокзалу. Отвязаться от них можно было лишь одним-единственным способом. Я прошел в камеру хранения, взял свой рюкзак, достал оттуда пистолет, вытащил из обоймы две иглы, сжал по одной из них в каждой руке, и, вскинув рюкзак за спину, направился к выходу. Филиппов и Долгих последовали за мной. Ты бы видел, какие победоносные ухмылки играли на их рожах. Они еще не знали, что их ждет. Когда мы вышли на улицу, они взяли меня в плотные "клещи". Схватить меня открыто им мешало многолюдье. Улучив момент, я выкинул руки в стороны, и вонзил иглы в каждого из них, после чего с невозмутимым видом проследовал дальше. Когда, пройдя метров сто, я украдкой оглянулся, они валялись на земле и корчились в судорогах.

Примерно так же я расправился и с Ашотом, хозяином придорожного кафе. Уж очень сильно он меня разозлил. Я кольнул его в ту минуту, когда все смотрели на "дядю Гиви", и не смели отвести от него глаза. По счастью, моей манипуляции никто не заметил.

Но, дядь Жень, ты не думай. Я нисколько не жалею, что прикончил этих ублюдков. У меня не было другого выхода. Если бы я их не уничтожил, они бы уничтожили меня. Их смерти меня нисколько не тяготят. Без них мир стал немного чище. Меня тяготит совсем другое.

Несколько месяцев назад в наш почтовый ящик бросили конверт. Тот самый, который ты передал мне в день рождения. В нем было запечатано письмо Карпычева, которое он написал незадолго до своей смерти. Это письмо во мне все перевернуло. То, что я из него узнал, заставило меня пересмотреть свою роль в описанных выше событиях, и ужаснуться от осознания ее неприглядности, преступности и безнравственности.

"Милый мой Радик! Дорогой мой сын!

Если ты держишь сейчас в руке эту бумагу, значит, мои опасения оказались не напрасны. Последнее время меня почему-то не покидает ощущение, что со мной что-то произойдет, что моя жизнь близка к завершению. В чем его причина — не знаю. Может, это просто интуиция. А может, у меня попросту расшатались нервы. Но на всякий случай я все же решил написать тебе письмо, ибо я не могу покинуть этот свет, оставив тебя в неведении относительно твоего происхождения. Письмо я передам на хранение одному своему другу, который, если я вдруг умру, вручит тебе его в день твоего совершеннолетия. Поведать тебе эту историю сейчас я не могу. Ты еще слишком мал, чтобы воспринять ее с необходимой разумностью.

Как-то много лет назад я познакомился на съемках с одной девушкой-негритянкой. Она выполняла в нашей группе какую-то незатейливую административную работу, была хороша собой, и не обратить на нее внимание было невозможно. Актеры в большинстве своем — люди увлекающиеся. Я не исключение. Между нами вспыхнул роман. Мы были с ней близки. Но все это продолжалось недолго. Через три месяца съемки закончились, меня ждали театр, семья. И я, набравшись духу, сказал ей, что в наших отношениях ставится точка.

Она отреагировала мужественно, с достоинством. Хотя, конечно, была очень расстроена.

— Ну, что ж, — сказала она, — я буду счастлива тем, что у меня от тебя осталось.

Больше я ее никогда не видел. Случалось, я ее вспоминал. Это были приятные воспоминания. Но после них меня всегда охватывала грусть.

Прошло десять лет. Меня пригласили сняться в фильме "Мальчик ищет отца". Когда я пришел на съемочную площадку и увидел тебя, во мне сразу воскресли воспоминания о давнем, но не забытом романе. Мне напомнили о нем черты твоего лица. Я осторожно, через третьих лиц, навел справки о твоих родителях, и был ошеломлен. Та девушка-негритянка являлась твоей матерью. Известие о ее гибели меня шокировало. Когда я сопоставил дату твоего рождения с периодом нашего с ней знакомства, меня бросило в жар. Но возникшее у меня предположение требовало подтверждения. И, спустя некоторое время, я его получил. Как-то во время репетиции одной из сцен ты нечаянно поранил себе палец. Медсестра обработала порез спиртом, и приказала тебе держать вату до тех пор, пока не свернется кровь. Помнишь, я потом забрал ее у тебя, чтобы выкинуть? Я ее не выкинул. Я отнес ее своему знакомому врачу, и попросил его тихо, неофициально сопоставить наши ДНК. Анализ отбросил последние сомнения. Ты действительно был моим сыном.

Меня переполняло счастье. Ведь я к этому времени остался совсем один. Артем погиб. Жена умерла. Второй брак оказался неудачным. Я не испытывал от жизни никакого удовольствия, и вел ее лишь как вынужденную необходимость, через силу, через "не могу". Твое появление вернуло в нее смысл. Я стал жить для тебя, во имя твоего будущего. И мне это доставляло радость…".

Дядь Жень, после того, как я прочел это письмо, во мне словно все рухнуло. У меня было такое ощущение, что от окружавшего меня мира остались одни обгорелые головешки.

Я убил своего родного отца! Я убил человека, давшего мне жизнь! Пусть и не своими руками. Пусть не прямо, а косвенно. Но, так или иначе, как ни крути, его все равно убил я. Ведь я мог не допустить его убийства. Но я этого не сделал.

Меня переполнила боль. Меня терзали укоры стыда и совести. Меня раздирали муки отчаяния. Как же я был близорук! Как я мог усмотреть фальшь в том, что на самом деле было правдивым и искренним? Ах, папа, папа! Почему же ты не решился мне тогда все рассказать? Почему ты думал, что я этого не пойму? Я бы все прекрасно понял. Я был бы от этого только счастлив. И у нас было бы все по-другому.

Я всячески пытался выбросить свои переживания из головы. Но прошлое меня не отпускало. Оно вцепилось в меня железной хваткой и легло на душу тяжким грузом.

По ночам во сне мне стал часто являться отец. Он не делал мне ничего плохого. Он только грустно смотрел на меня и укоризненно качал головой, словно говоря: "Как же ты мог, сынок? Как же ты мог?". И мне от этого становилось страшно.

Я каким-то нутром постоянно ощущал его незримое присутствие. Мне казалось, что он неотступно следует за мной. И это ввергало меня в ужас. Я стал всего бояться. Я боялся даже нашего дома, в котором, казалось, даже стены смотрели на меня с осуждением. Моя жизнь превратилась в ад. Я метался в поисках спасения, и, в конце концов, его нашел. Я понял, что должен отречься от всего мирского, предать себя покаянию, и начать новую жизнь, которая была бы ничем не связана с моей прошлой жизнью. Я должен начать с нуля. Как только я это осознал, ко мне тут же пришло облегчение.