Алексей Хапров - Сын Духа Святого

В вагон я прошел одним из первых, и занял верхнюю полку в самом конце, в предпоследней секции. Мне очень хотелось, чтобы в этот раз дорога прошла спокойно, а здесь, как я помнил, во время пути было как-то потише. Очевидно, сказывалось присутствие ехавшего рядом сопровождавшего нас майора. Соседние места заняли Юра, Дима, Эдик, а также еще двое парней, которых я не помнил. Видимо, по прибытии их направили в другую часть.

"Неплохая компания, — пронеслось у меня в голове. — Во всяком случае, лучше, чем в прошлый раз".

— Игорь, — представился я, дружелюбно улыбнулся, и протянул каждому из них руку.

Они тоже заулыбались, поочередно назвали себя, и мы обменялись рукопожатием. После этого атмосфера между нами разрядилась, мы почувствовали себя свободней, и принялись непринужденно болтать.

Разговаривая со своими новыми приятелями, я не смог удержаться от того, чтобы не выглянуть за перегородку. Сморкачев был на том же месте, что и в прошлый раз, в середине вагона. Остальная его компания была там же. А вот кому досталось мое место? Сейчас я этого не видел, но позже, проходя по вагону, я не преминул удовлетворить свое любопытство. Верхнюю полку, на которой в прошлый раз ехал я, занял какой-то парень, лицо которого было мне незнакомо. Очевидно, после прибытия он также попадет в другую часть. Интересно, вспыхнет ли здесь конфликт, аналогичный тому, что был тогда?

— А теперь послушали все меня! — раздался бас сопровождавшего нас долговязого майора. Он занял место рядом с нами, в самой последней секции. От его возгласа у меня даже зазвенело в ушах.

— В пути вести себя прилично! В вагоне не курить, не сорить, к проводнице не приставать! В другие вагоны не бегать! Если вдруг увижу, что кто-нибудь употребляет спиртные напитки — пощады от меня не ждите. Все ясно?

— Да! — хором ответили мы.

Майор скрылся за перегородкой.

— С таким соседством не разгуляешься, — прошептал Юра.

— Как бы он сам в стельку не напился, — заметил Дима.

Мы тихо рассмеялись.

— Что там за смех? — прогремел грозный окрик.

— Радуемся концу "гражданки", товарищ майор, — бодро отрапортовал я.

— А-а-а! Ну-ну!…

Ночью я никак не мог заснуть. Трудно сказать, что мне мешало больше. То ли чудовищный храп спавшего в соседней секции майора. То ли мысли, упорно лезшие в мою голову. Так, или иначе, я мучительно переворачивался с боку на бок, заставляя полку, на которой я лежал, жалобно скрипеть, но его величество сон все никак не желал пленить меня в свои объятия.

Колеса вагона ритмично постукивали, и под их мерный стук мне приходили на ум картины прошлого.

Как все-таки не похожи друг на друга две мои жизни. Та, которую я вел сейчас, и та, которая была раньше. Я ловил себя на мысли, что чувствую себя совершенно другим человеком. Причем именно человеком, а не каким-нибудь изгоем. И все те, кто меня окружал, тоже виделись мне в совершенно другом свете. Я словно перенесся в нормальную жизнь из некоего королевства кривых зеркал. Удивительно, но даже Сморкачев уже не воспринимался мной столь неприязненно, как раньше.

Я улыбнулся, вспомнив нашу сегодняшнюю встречу.

Я шел по вагону, как вдруг передо мной выросла хорошо знакомая коренастая фигура.

— Гони рубль на банкет!

Та же беспардонность. Тот же напор. Та же простота. Я поначалу вздрогнул. Опять этот тип ко мне цепляется. Неужели мне и в этот раз не избежать ссоры с ним?

Но, к своему великому изумлению, в этот раз я повел себя совершенно по-другому. Можно даже сказать, не я повел себя, а меня повели. Мною словно руководили. Мною словно что-то двигало. Что именно? Обретенная с годами мудрость, изменившееся в сторону большего понимания людей мировоззрение, плюс простая житейская хитрость.

Я вытащил из кармана рубль и протянул его Сморкачеву.

— Приятного банкета. Но мне с вами нельзя. У меня майор едет по соседству. Ни дай бог учует — беды не миновать. Пять, или сколько там, нарядов вне очереди. Так что, дружище, празднуйте без меня.

И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Глаза Сморкачева заблестели дружелюбным огоньком, и он вложил рубль обратно мне в руку.

— Братан, мы не вымогаем. Мы приглашаем. Если майор рядом, то, конечно, не стоит. Гульнем с тобой в другой раз.

— Охотно, — согласился я. — Впереди еще целых два года.

И мы дружелюбно похлопали друг друга по плечу.

Где же скрывается этот зловредный бес, этот зловещий демон, что портит нам характер, и делает нашу ауру непереносимой для окружающих? Почему мы так часто позволяем ему овладеть собой? Большинству людей, имевших неосторожность пустить его в свою душу, затем до самого конца жизни так и не удается его изгнать. Найди в себе силы, прогони его — и как все станет проще.

Чаще всего человек бывает зол от одиночества. Он воспринимает других людей исключительно в негативном свете, злится на них за то, что они относятся к нему с пренебрежением, не считают равным. И при этом совершенно не понимает, что, скорее всего, виноват в этом сам.

К концу поездки мы с Юрой, Эдиком и Димой уже вели себя так, как будто были знакомы с малых лет. Когда мы выходили из поезда, мы чувствовали себя закадычными друзьями. Все два года, что продолжалась служба, мы держались вместе, и это значительно облегчило жизнь каждому из нас. Помните строки Маяковского?

Плохо человеку, когда он один.

Горе одному. Один не воин.

Каждый дюжий ему господин.

Даже слабые, если двое.

Я не хочу сказать, что я раньше этого не понимал. Конечно, понимал. Но ничего поделать с собой не мог. Такой уж был у меня, если так можно выразиться, менталитет. Эх, амбиции, амбиции! Сколько же вы, порой, приносите невзгод!

В этот раз служба в армии не оказалась для меня такой трудной, как раньше. Я был к ней готов. Готов к физическим нагрузкам, к армейским порядкам, к солдатскому быту. Если прежнюю свою службу я впоследствии вспоминал с содроганием, то эту — даже с некоторой ностальгией.

Сморкачев в этот раз был для меня уже не врагом, а совсем наоборот. Мы стали с ним добрыми приятелями, относящимися друг к другу со взаимным уважением. Он оказался нормальным парнем, с которым вполне можно было ужиться. Да, он был слишком шумный, слишком тщеславный, слишком стремился к лидерству, любил позерство. Но а кто из нас без недостатков и слабостей?

Вспоминая Сморкачева, я сейчас ощущаю горечь и боль. Человек с несчастливой судьбой, которому поломали всю жизнь. Его и в этот раз не миновала горькая чаша людской подлости. Но, правда, теперь к этой чаше я уже не имел никакого отношения.

Наступило то самое злополучное дежурство. Мои сослуживцы грызли гранит военной науки в учебном корпусе, а я, не торопясь, наводил марафет в казарме, и старательно отгонял от себя невольно приходившие на ум воспоминания о событиях этого дня в моей прошлой жизни.