Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора

Тогда он и распорядился насчет прямого теле-фона. Для человека, не знавшего близко Наполеона, требование показалось бы абсурдным, но Шарофат-то знала, что для исполнения своих прихотей он не остановится ни перед чем. Год от года он ста-новился все необузданнее. Помнится, однажды во время пленума обкома партии раздался вдруг звонок по прямому телефону. Шарофат подумала, что звонок ошибочный, -- по местному телевидению как раз транслировали передачу из актового зала обкома, я пять минут назад она видела Анвара Абидовича в президиуме. Нет, звонил он сам, говорил ласково, нежно. Шарофат даже остереглась -- не разыгрывает ли ее кто, и спросила:

-- А как же пленум?

Он ответил, что сделал главное выступление, а сейчас часа полтора будут содоклады, затем пре-ния, скукота в общем, и ему очень захотелось ее увидеть.

-- Приезжай немедленно, машину я уже выслал, у потайного входа тебя будет ждать Юсуф.

Через десять минут она была у него в комнате отдыха, куда долетал шум аплодисментов с идео-логического пленума. В тот день Шарофат никак не могла настроиться на серьезный лад, все гово-рила: "Без тебя пройдет такое важное мероприятие", на что он снисходительно ответил: "Ну и что, Цезарь позволял себе и не такое, а я чем хуже его, да и резолюция уже неделю назад готова". К прениям он успел и даже выступил страстно на тему о мо-ральном облике коммуниста.

Нет, ждать он не любил.

Едва Шарофат вышла на открытую веранду кот-теджа, как подъехала машина.

-- Почему чернее тучи, кто огорчил эмира Заркента? -- спросила ласково Шарофат, принимая в прихожей тонкий летний пиджак Анвара Абидови-ча -- к одежде он был неравнодушен и шутил, что заразился от нее вещизмом.

-- Всегда найдется какой-нибудь подлец, кото-рый если не с утра, то к обеду уж точно испортит настроение, -- разошелся сразу Наполеон. -- Ты, ко-нечно, слыхала про Махмудова Пулата Муминовича, в области самый известный район...

-- Конечно, слыхала -- кто же Купыр-Пулата у нас в области не знает, уважаемый человек...

-- И ты туда же... "уважаемый"... -- передразнил Анвар Абидович. -- Так вот, твой Пулат-Купыр или как там его, оказывается, сын чуждого нам элемента, скрыл от партии свое социальное происхождение, столько лет прятался... Ну и люди пошли, так и норовят к партии примазаться...

Шарофат удивленно посмотрела на него, затем отошла в сторону и, поняв, что Анвар Абидович не шутит, начала так смеяться, что выронила из рук пиджак.

Смеялась Шарофат красиво, кокетливо запроки-нув голову, придерживая полы разъезжавшегося ат-ласного китайского халата. Смех хозяйки дома сбил его с толку, и он, внезапно успокоившись, спросил мирно:

-- Я сказал что-нибудь смешное, милая? -- слу-чались у него и такие переходы.

Шарофат подошла к нему, обняла и сказала:

-- Если бы ты мог видеть и слышать себя со стороны, наверное, умер бы со смеху, -- ты пылал таким праведным гневом, никакому Смоктуновскому такое не удалось бы...

-- Да, я как коммунист искренне возмущен: та-ким, как Махмудов, не место в наших рядах, -- завелся он вновь.

Шарофат улыбнулась и, сдерживая смех, сказала:

-- Анвар-джан, ну ладно, Пулат Муминович чу-жеродный элемент, сын классового врага, но ведь и ты не прост происхождением -- об этом все знают. Тилляходжаевы -- знатный род, белая кость, дворяне, так сказать, князья -только за родословную я по-любила тебя девчонкой.

-- Да и впрямь я как-то о себе не подумал, -- растерялся Наполеон, но тут же нашелся: -- Но я ведь специально не скрывал от партии своего про-исхождения, и моего отца не расстреляли как врага народа, слава Аллаху, умер в прошлом году в своей постели. И вообще -- Тилляходжаевы есть Тилля-ходжаевы, нашла с кем сравнивать, не Махмудовы же должны править в Заркенте.

-- Успокойся, милый, успокойся, разволновался из-за пустяков, -- и она вновь обняла его и стала целовать -- она знала, как его отвлечь, чувствовала свою силу.

И в ту же секунду мысли о Махмудове отлетели куда-то в сторону, показались мелкими, несущест-венными, у него вырвался стон, очень похожий на звериный рык, и он, не владея собой, легко поднял Шарофат на руки и понес через просторный зал в спальню.

Напрасно Шарофат отбивалась, говорила об обе-де, о корзинах, что стоят, остывая, на веранде, но хлопковый Наполеон ничего не слышал.

Через полчаса он вспомнил об обеде и теперь уже сам напомнил о корзинах на веранде. Шарофат легко спрыгнула с высокой кровати красного дерева, очень похожей на корабль, -- они и называли его шутя "наш корвет". Сбитые простыни, белые по-душки, легкое стеганое одеяло из белого атласа из-дали впрямь напоминали опавшие паруса старин-ного корвета.

Шарофат накинула на себя заранее приготовлен-ный кружевной пеньюар и, чувствуя, что он ею любу-ется, чуть задержалась у трельяжа, поправляя волосы, потом вернулась и, поцеловав его в щеку, сказала:

-- Потерпи немножко, через десять минут я ос-вобожу ванную, ты ведь знаешь: у нас, бедных, только одна ванная...

Анвар Абидович понял ее намек так, что пора менять коттедж на более современный, комфорта-бельный, такой, в котором он жил сам. "Если я имею две ванных, то у меня шестеро детей и твои родители живут со мной", -- хотел взорваться от не-справедливости Наполеон, но сдержался, потому что посмотрел вслед Шарофат...

Она по-прежнему выглядела прекрасно -- Москва пошла ей на пользу: знала, как сохранить себя, не переедала, частенько сидела на диете, порою даже голодала, устраивала разгрузочные дни. Занималась гимнастикой, а вот теперь увлеклась еще аэробикой. Отчего бы не заниматься собой -- временем она рас-полагала: я творческий работник, поэтесса, на воль-ных хлебах, говорила она новым знакомым гордо. Лихо водила машину, смущая местное бесправное ГАИ. В Москве ей однажды пришлось сделать от него аборт, оперировали поспешно, на дому, и детей у нее не было. Но о давнем аборте никто не знал.

-- Аллах ее покарал, -- твердила не раз в сердцах Халима, догадывавшаяся о связи сестры с мужем. С годами семья, быт, дети, давнее отчуждение мужа стушевали боль Халимы -- она махнула на него ру-кой и жила только детьми.

Наполеона тянуло к Шарофат, как ни к какой другой женщине, хотя навязывались ему в постоянные любовницы и молодые карьеристки из комсо-мола, облисполкома, профсоюзов, но он знал их мыс-ли наперед. Чувствовал он и тягу к себе Шарофат -- с ним она была счастлива, он доставлял ей наслаж-дение, его не обманешь. Он понимал, что в их страсти таилось что-то патологическое, обоюдно патологиче-ское, как объяснил ему один известный врач-пси-хиатр, которому Анвар Абидович очень доверял и к которому время от времени обращался за помощью, хотя тот и жил в Ленинграде. Наверное, и впрямь патология; однажды Шарофат рассказывала, что еще сопливой школьницей, в неполных четырнадцать лет, когда ночевала у них в доме, прокрадывалась по ночам к порогу их спальни, и как волновал ее каждый вздох, каждый шорох из-за двери...