Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— Послушай, а что, если он прав? Может, это и впрямь был обычный купец?

— Нет, — я помотал головой. — Ты не видела его взгляда. Он словно гвоздями приколотил меня!

— Не понимаю. Что с того, что у купца взгляд тяжелый?

Двадцать шестого августа произошло то, чего все с нетерпением так долго ждали, — генеральное сражение. Сообщения о нем приходили весьма противоречивые. Одни говорили, что армия корсиканского недомерка разбита и бежит, преследуемая казаками атамана Платова. Другие утверждали, что разгромлена наша армия, а французы не отступили — лишь отошли на старые позиции, где оставили перед боем ранцы с шинелями, и казаки их не бьют, а мародерствуют пьяные по окрестностям.

Вскоре на улицах появились раненые, и облик Москвы сразу же изменился. Огромное количество покалеченных на поле боя людей всколыхнуло обывателей. Споры о том, кто же кого побил, хотя и продолжались, но уже без прежнего пыла, а скорее по инерции. И хотя мнения были разные, но спорщики сходились в одном: кто бы кого ни побил, в любом случае в Москве оставаться опасно. И москвичи начали покидать свои дома. Вереницы телег и колясок вперемешку с пешими людьми и домашним скотом потянулись к заставам.

Парасейчук переживал так, словно вся ответственность за неудачную миссию лежала на нем.

— Ну что вы так?! В том, что случилось, исключительно моя вина. Вам не в чем себя упрекнуть, — попытался успокоить его я.

—А я еще чуть-чуть обожду — поделился мыслями Косынкин, — и пойду французов бить. Вот как погоним их, так и я!

— Ты, значит, согласен только наступать, а отступать — ни в коем случае, — сказал я. — А я, признаться, теперь очень жалею, что не отправился в армию. Хоть как-то очистил бы совесть. Генеральное сражение прошло, а я, получается, отсиделся тут, под присмотром графа Ростопчина.

Как-то, стоя на крыльце парадного, я приметил шедшего по улице офицера с забинтованной рукой. Его лицо показалось мне смутно знакомым. Увидев меня, он просиял:

— Ваше благородие! Вы меня помните?

— Извините, сударь. — Я напрягся, но память подводила. — Уверен, что мы встречались…

— Жмых! Майор Жмых! — радостно сообщил он. — Ну да! Тогда-то я был поручиком.

— Поручик Жмых, — произнес я, раздосадованный тем, что даже необычная фамилия не пробудила воспоминания.

— Я служил тогда квартальным надзирателем в Тверской части. Помните, когда напали на вас. Как раз здесь, на этой улице.

— Ну конечно же, конечно! — воскликнул я. — Вы вели расследование! Вы уж для начала простите, я запамятовал совсем.

— Да что там! Десять лет прошло. Я и сам уж не знаю, как узнал вас. Может, привычка сработала, я же до недавнего в полиции работал.

— В полиции, — повторил я.

— Да вот две недели всего, как в армию ушел. Только недолго повоевать пришлось. — Он с сожалением поднял забинтованную руку. — Но ничего, поправлюсь и назад!

— Вот что! Голубчик, надеюсь, вы не спешите? Идемте, идемте, не отпущу вас, пока не напою чаем! А то и чем-нибудь покрепче!

Я взял майора за руку и повел в дом.

— Вы уж простите, запамятовал, как вас зовут? — спросил я.

— Дмитрием родители нарекли, по батюшке — Николаевич, — представился Жмых.

— Вот что, Дмитрий Николаевич, надеюсь, вы мне поможете.

— Извольте. Чем смогу.

— Дело такое: тогда, десять лет назад, расследование вели вы…

— Да какое это было расследование, — майор Жмых махнул рукой.

— А теперь одно очень важное расследование пришлось вести мне. И столкнулся я с человеком, которого теперь хочу найти.

— Да сейчас как найти-то?! Может, он давно сбежал из Москвы? — предположил майор.

Я хмыкнул. Такая мысль до сих пор не приходила мне в голову. Что, если и впрямь незнакомец с тяжелым взглядом давно уже покинул Москву? Я покачал головой:

— Пожалуй, нет. Чутье подсказывает, что он в Москве. Правда, видел-то я его в Воронцове…

— В имении Репнина? — уточнил Жмых.

— Да, — подтвердил я, взглядом побуждая собеседника пояснить, как он догадался.

— Да, мы слыхали, как тут все в Воронцово валили на воздушный шар поглазеть, — продолжил майор.

От его слов сделалось неуютно. Он говорил не «я», а «мы», подразумевая и себя, и всех тех, кто находился в действующей армии, терпел лишения и тяготы, сражался с врагом, готовый в любую секунду умереть. А я в это самое время был в числе тех, к кому относились слова «тут все валили на воздушный шар поглазеть».

— Именно так, — вымолвил я. — Так вот. Человек этот невысокого роста, толстый, купец такой, с черной бородищей. Правда, подозреваю, что он только вырядился купцом. И еще, очень неприятный взгляд у него, тяжелый такой взгляд: он как будто пригваздывает глазами…

По лицу майора Жмыха пробежала тень.

— Ваше благородие, а подле этого купца не было еще одного типа? Маленького горбуна?

— Горбуна? — переспросил я.

Перед мысленным взором возникла троица: толстый купчина, приказчик в зеленом кафтане и старуха. Майор Жмых дожидался ответа.

—А этот горбун мог вырядиться старой бабкой? — спросил я.

Дмитрий Николаевич кивнул и сказал:

— Это очень страшный человек, ваше благородие.

— Рассказывайте, — попросил я майора.

— Я думаю, что вы видели Гаврилу Яковлевича Яковлева. Не доводилось ли вам слышать о нем?

— Нет, — ответил я. — А чем же он знаменит?

— Он служит в московской полиции. На его счету большое количество раскрытых преступлений. В этом деле он снискал себе славу сыщика, равного которому нет. Иной раз его приглашали даже в Санкт-Петербург для раскрытия преступлений. И всякий раз он добивался успеха.

— Вы сказали, что это страшный человек, — вымолвил я.

— Да, сказал. Дело в том, что он применяет самые изощренные пытки, — мрачно произнес майор Жмых.

Я содрогнулся, припомнив сиротливый розовый зонтик, брошенный на дороге.

— А кроме того, — продолжил гость, — большую часть преступлений сам же он и подстраивает. Понимаете? Сам подстраивает, а потом сам же и раскрывает…

— И как его терпели в полиции? — спросил я.

— Он часто бывал полезен, потому-то и закрывали глаза на его грешки. — Майор Жмых сцепил пальцы и поморщился, — видимо, этот жест болезненно отозвался в раненой руке.

Я пожалел, что не рассказал о подозрительной троице де Санглену. Наверняка директор Высшей воинской полиции знал об этом сыщике, а то и пользовался его услугами.

— Вы хотите найти его? — спросил Жмых.

— Да. Вы поможете?

— Я знаю только, что Гаврила Яковлевич остался здесь. Ведь существует план: сжечь Москву на случай оставления ее французам. Яковлев вызвался собрать группу смельчаков, что подпалят город.

— Вот как… — протянул я.

— Кажется, мой рассказ разочаровал вас. — Майор Жмых заметил перемену в моем настроении.