Джакомо Ванненес - Лучшее прощение — месть

Все это время Франческо показывался редко. Он был полностью поглощен любовью к Николь, которая оказалась в интересном положении. Об обычном аборте, который делают на втором или третьем месяце беременности, не могло быть и речи, потому что Николь заметила все лишь на четвертом, а до этого у нее все было нормально с месячными. Врачи утверждают, что подобные вещи, хоть и не очень часто, происходят.

Мой бедный друг Франческо серьезно влип. Николь, с врожденной способностью женщин к приспособленчеству, сделалась еще более мягкой, податливой, влюбленной, вела себя, как покорная рабыня. Ничего сверхъестественного в этом не было. Ее подстегивали два обстоятельства: невозможность сделать аборт (в то время, к тому же, эти операции во Франции были запрещены, стоили невероятно дорого и осуществлялись подпольно), а с другой — желание выйти замуж.

И вот эта нахалка, уверенная, что Римлянин уже полностью у нее в руках, совершила фатальную ошибку. Она повела его посоветоваться с известным парижским адвокатом, любовницей которого была, но надеялась стать и его женой. Франческо она сказала, что речь шла о старом друге семьи, у которого когда-то был флирт с ее сестрой, что это известный «король адвокатов» — представитель высших кругов, который благодаря своим широчайшим связям и влиянию найдет способ избавить их от неприятностей. Николь очень хотела выйти замуж, но ей очень не хотелось огорчать отца, старого вояку-расиста, участника африканской и алжирской войны, который вышвырнул из дома свою старшую дочь Фернанду за то, что она осмелилась влюбиться в одного негритянского дипломата, забеременела и вышла за него замуж. Николь ни в коей мере не желала, чтобы Римлянин женился из-за ребенка. Я тоже старался убедить его, что после всех примиряющей женитьбы у нее все равно останется сомнение, не стала ли она синьорой Рубирозой не по любви, а в силу обстоятельств. К тому же, старый папа-милитарист, будучи добрым французом, терпеть не мог иностранцев, и чтобы завоевать его благосклонность итальянцу, кандидату в мужья для его второй и самой любимой дочери, надо было постараться войти в эту семью дипломатичнее профессионального негра-дипломата, провалившего дипломатическую миссию из-за незнания законов стратегического отступления, одинаково важных как в дипломатии, так и в любви.

У Франческо была одна очень хорошая черта. Я неоднократно замечал, что когда он говорил с женщинами, он делал вид, что верит всему, что бы они ни говорили. Даже та немочка, что страдала манией величия (а сколько их было!) и не имела даже мелочи, чтобы расплатиться за булочку и кофе с молоком, рассказывавшая ему об отце — президенте фирмы «Мерседес», из-за чего она вынуждена быть в Париже инкогнито, чтобы пожить на свободе, обрела в нем верного и почтительного рыцаря, считавшего для себя честью быть рядом с такой важной дамой и счастливого тем, что делит постель с «ее высочеством». Он исходил из очень здравого принципа: «Я ее хочу, стало быть, не возражаю». Если перевести это на наш студенческий жаргон, получается: prima coita, poi cogita [29] Сначала переспи, а потом помысли (ит.) . Явная переделка известного латинского высказывания: Cogito, ergo sum (я мыслю, следовательно, существую). .

Итак, однажды вечером Франческо согласился приехать в дом этого адвоката X, человека высшего света, а также «высшего класса», обаятельного и уверенного в себе. Адвокат посоветовал Николь сделать естественный аборт: ввести внутрь небольшой зонд, через который кровь получит отток от плода, и через какое-то время произойдет его выброс. Он предупредил, что есть опасность кровотечения и до того «простер» свой альтруизм, что дал адрес «гидравлика», который вставит Николь эту трубку. В конце концов он даже предложил услуги своей конторы для подготовки необходимых документов к бракосочетанию моего друга и «искрометной» Николь.

Вот тут-то француженка и сделала свою фатальную ошибку. Она сказала, что ей надо бы в туалет, поднялась и, не спрашивая, где это находится, направилась прямо туда. Более сообразительный адвокат, заметив оплошность, тут же вскочил на ноги, догнал ее в коридоре и закричал, чтобы услышал Франческо:

— Зеркала слева, а туалет тоже слева, но в самом конце коридора! Подождите немного, я вас провожу!

Франческо сделал вид, что ничего не понял. И все-таки ему стало ясно, что Николь не впервые в этом доме. Он принялся рассматривать эстампы талантливого английского художника-юмориста XVIII века Хогарта, который очень котировался на антикварном рынке. Переходя от эстампа к эстампу он дошел до начала коридора, где в одном из защитных стекол увидел отражение страстного поцелуя между адвокатом и Николь.

Здесь мне придется признать превосходство северян над южанами. Я никогда бы не сдержался, чтобы не выхватить нож, а Франческо (он сам потом мне признался) стал холоднее льда, хотя сердце его прыгнуло куда-то вниз. Он вернулся в гостиную, удобно расположился и стал ждать, пока они вернутся.

С Николь он по-прежнему разговаривал с отеческой нежностью. В конце концов решили, что девушке слишком рано связывать себя путами материнства: ей едва за двадцать. К тому же не стоило забывать и об отце. Человек он был нетерпимый и не вынес бы, чтобы и на этот раз его самая любимая дочь вышла замуж так же «позорно» (как он считал), как и первая. Франческо во всем согласился с адвокатом и даже смог сказать:

— Не знаю, как и отблагодарить вас за вашу любезность.

В общем, он прекрасно исполнил роль рогоносца и вежливого господина.

Когда он вез домой свою Николь, он вдруг выпалил:

— Дорогая, если тебе не удастся освободиться от ребенка, кого бы ты хотела ему в отцы?

— Что ты имеешь в виду? — спросила Николь неуверенным голосом.

— Ничего особенного. Поскольку ребенок от двух отцов, не вижу нужды мне и только мне брать на себя всю ответственность.

Тут Николь все поняла и призналась:

— Ребенок твой, я уверена. Все очень просто. В то время адвокат был в Японии. Можешь мне не верить, но для меня это было прекрасное время, для нас обоих. Я решила стать твоей любовницей, чтобы ему отомстить и никогда бы не подумала, что все будет так прекрасно.

— Ну конечно! Давай уж без церемоний, тем более сейчас. Значит, так… Сколько стоит этот зонд? Я тут же даю наличные.

На него внезапно напал приступ рвоты. Это случилось почти в полночь, и в это время — как он потом рассказывал, он выбросил из себя остатки алкоголя, выпитого у адвоката, часть собственной души и всю Николь, с ног до головы.

После этого он почувствовал себя совершенно другим и понял, что каким-то чудом вновь обрел самого себя.

Наконец-то он увидел Николь в истинном свете: поверхностной, фривольной, низкой, черствой. Кроме того, он разглядел в ней то, что люди подобные Римлянину, ни в ком терпеть не могли: недостаток интеллекта при недостатке чувств. Но во время страстной любви к Николь он мог это вынести, может быть терпел бы это и всю жизнь. Но она сама погасила эту страсть, вызвала в нем тошноту.