Анатолий Стрикунов - Золотые цикады сбрасывают кожу

Внезапно меч Самурая взлетел и опустился на голову незнакомца.

А вот дальнейшее, сколько ни пытался вспомнить Кондрат Репейников, никак не складывалось у него в целостную картину.

Вова мягко завалился на спину, при этом противник Самурая исчез, скрывшись за могучей фигурой качка.

Тело учителя еще судорожно дергалось на траве, а невысокий мужчина уже подхватил свой кейс и растворился среди деревьев.

Только тут оцепенение Кондрата прошло, и он сообразил, что предмет, мешающий видеть лицо Самурая – рукоятка отвертки, вошедшей в горло качка…

Об этом не хотелось вспоминать, но следователь предупредил – Репейникова еще будут вызывать в качестве свидетеля.

Абрикосов очнулся, но долго лежал без движения, стараясь запомнить события сна.

Он идет по заснеженному городу, несет Лешке пластмассовый детский пистолет – бело-красный. Пистолет купил и попросил передать внуку дедушка.

Иногда на пути встречаются темные фигуры. Завернув за угол, Абрикосов скользит вниз по ледяной горке, по инерции взлетает на заснеженный холм. Зимняя ясная ночь и луна огромная, в полнеба.

Юрий очутился в ветвях какого-то большого дерева: баобаба не баобаба, сосны не сосны. Дерево почти до верхушки заметено снегом и, несмотря на внушительные размеры, вселяет ощущение зыбкости.

В этот миг пластмассовый шарик, которым стреляет пистолет, выпал и провалился в снег, а пистолет стал развинчиваться и свинчиваться, как уж, вырывающийся из рук.

Томкинс, продолжая чувствовать зыбкость окружающего, попробовал ухватиться за ветки, но они обламывались и, ухая в снег, исчезали в белом безмолвном песке.

Вслед за шариком скрылся в снежной крупе ствол пистолета, а сам Абрикосов, цепляясь за обламывающиеся и тонущие в снежных волнах ветви, ощутил неизбежность погружения. С трудом подавил приступ страха.

– Эх, не получилось подарить такой славный пластмассовый пистолет, – сожалел он, продолжая инстинктивно цепляться за уцелевшие ветки, обламывающиеся и исчезающие.

Наконец Юрий мягко сплыл вниз и очутился не в снегу, а в воде, у самых корней дерева, даже как будто по другую сторону баобаба.

Здесь было лето. То есть корни и нижняя часть ствола находились в воде, и краски, сочные, яркие краски: зеленые, голубые, желтые – все разительно отличалось от фиолетового зимнего неба, холодной луны, снега.

Руки, ноги, тело Абрикосова не могли найти опоры, и Юрий попробовал расслабиться, так как ощутил сильную тревогу.

Немного успокоившись, он вдруг заметил, что тело в этом чарующем красками и ощущением непривычной легкости пространстве, двигается, повинуясь мысли.

Желая проверить догадку, Абрикосов мысленно приказал телу плыть вверх и почувствовал, как стал всплывать. «Вниз», и тело послушно, хотя и не очень быстро, направилось к самым корням этого странного подводного фикуса-баобаба.

Перед глазами появились три или четыре пестро-изумрудные рыбки.

– Ого! – поразился Томкинс. – Выходит, я живу-дышу в воде! А что, если попробовать плыть кролем?

Получилось, но руки все время наталкивались на сопротивление воды.

Юрий развернулся вправо и всем своим существом, не видя этого глазами, но, тем не менее, явственно ощутил, что находится на оживленной улице южного города.

Абрикосов подплыл ближе к стеклу, отделявшему подводный мир от залитой солнцем улицы, и остановился, ожидая, пока кто-нибудь обратит на него внимание. Было обидно – разве это не удивительный факт?! – среди рыбок живет-поживает человек, а никто не желает замечать чуда!

Наконец, красивая брюнетка, держа за руку маленького ребенка, то ли мальчика, то ли девочку, перешла улицу и приблизилась к стеклянной стене, отделявшей подводный парк от города.

Брюнетка тепло улыбалась Абрикосову, и он изо всех сил хлопотал лицом, показывая, как мог, радость! Беда заключалась в том, что по мере приближения к «стене» изображение дамы расплывалось, становясь непропорционально-огромным, как в комнате смеха.

Убедившись в невозможности контакта, брюнетка, по-прежнему держа ребенка за руку, вернулась на тротуар и, помахав на прощанье, исчезла в толпе.

Томкинс еще некоторое время махал вслед, стараясь выглядеть как можно более солидно. «Прямо как генсек», – подумал Юрий и замер, глядя, как улица города живет своей шумной жизнью, все так же несправедливо равнодушной к факту его рыбного бытия.

– Так я кайфую только когда летаю во сне, – нашел Абрикосов, наконец, подходящее сравнение. Да, состояние удивительной легкости, испытанное во время пребывания среди рыб, могло быть сравнимо лишь с полетом.

Сегодня не нужно никуда спешить, и Томкинс решил поваляться в постели.

Незаметно пролетели несколько суматошных дней, а теперь вот уже неделю, как он не у дел. Что ж, тем лучше. Ничто не отвлекало от работы. Иногда выходил на улицу, гулял. Пока с трудом. Меньше, но все еще побаливала нога. Во время дежурства свалился с лестницы, упал на ровном месте. Делал обход на втором этаже и поскользнулся. Пролетел несколько метров. Хорошо голову не проломил.

Впервые за последние годы, Томкинс ощутил в душе непривычный покой.

Почти все близкие люди как-то разом разъехались: Лешка с Верой в Германию, Сандра в Грузию. Какое счастье, что все эти годы берлинские друзья присылают сыну качественный инсулин, иначе бы крыша точно поехала.

Даже совсем «большая девочка» Лариса умудрилась «втиснуться» в такую маленькую Данию.

Юрий улыбнулся, вспомнив, как все последние встречи она непрерывно говорила о сногсшибательном успехе у мужчин.

Приняв горячую ванну, Томкинс прошел на кухню, набрал воды в чайник, поставил на огонь.

Во время завтрака Юрий обычно включал телевизор, и теперь, разбив два яйца о край сковородки, накинул рубаху, брюки и уселся на диван, ожидая, пока яичница будет готова.

После рассказа о событиях в «горячих точках» диктор сообщил о сильном землетрясении в Грузии. Недалеко от эпицентра взрыва… Абрикосову почудилось. Да, Юрий не ошибся, диктор назвал… да… Чиатура. Город, где сейчас Сандра!

Он не ожидал, что так разволнуется. Ходил, как заведенный, по комнате и периодически повторял: «Не может быть».

Немного успокоившись, съел подгоревшую яичницу и выпил чай.

Вот уже третий день, как Юрий почти все время думал о Ланской. Перелистывал свои дневниковые записи, ее. Схема романа определилась, и землетрясение никак не входило в планы Абрикосова. Странно. Раньше более спокойно относился к неожиданностям в сюжете, но сейчас сюжет диктовала Судьба.