Елена Басманова - Карта императрицы

– Это уже лучше, – профессор посмотрел на младшую дочь, направившуюся в задумчивости к дивану, – ибо позволяет нам сконцентрироваться на одной проблеме. А именно – что нам теперь делать с капсулой?

– Николай Николаевич, – вступила Елизавета Викентьевна, – мне кажется, капсула не случайно изготовлена из свинца и запаяна. Да и у шкатулки стенки и крышка сделаны из мощного слоя свинца. Не кажется ли тебе, что держать дома радий опасно?

– Папа, ты хочешь заявить в полицию о шкатулке? – робко подала голос Мура.

– Даже не знаю, что делать, – нахмурился профессор. – Придется объяснять, откуда она у нас. А если она действительно краденая?

– Ты хочешь сказать, что мистер Стрейсноу банальный вор? – с легким недовольством подняла брови Брунгильда, изучающая перстень с сердоликом, в котором так и не оказалось никакого секрета.

– Да-да, именно это я и хочу сказать, – со сдержанной яростью огрызнулся профессор Муромцев. – Ты же о нем ничего не знаешь. Вполне возможно, что он профессионально занимается кражами в научных лабораториях. Туда кого попало не пускают.

– Нет, невозможно, – оскорблено возразила Брунгильда. – Чарльз человек порядочный. Он принят в обществе, и он не пропустил ни одного моего концерта.

– Не написать ли коллегам в Европу, выяснить, не пропадал ли у них радий? И если пропажа подтвердится, вернуть им украденное? – Профессор размышлял вслух.

– Это было бы наилучшим выходом, – вздохнула его супруга, – но ты говорил, что твердый радий еще не получен. Вероятнее всего, здесь замешаны военные ведомства. Если заведут речь о научном шпионаже, не исключено, что начнут допытываться, не по твоему ли заказу действовал сэр Чарльз.

– Этот вариант меня не устраивает. – Николай Николаевич встал с любимого кресла и заходил по гостиной.

– По-моему, – осторожно предложила Мура, – нужно забрать капсулу, отвезти ее в твою лабораторию и положить в сейф. И начать серию строго засекреченных опытов с радием.

– Но хорошо ли это? – неуверенно возразил профессор, в глубине души благодарный дочери за то, что она высказала вслух его тайную мечту.

– Ты же не крал этот радий, дорогой, – произнесла хорошо понимающая мужа Елизавета Викентьевна, – его подарил Брунгильде умирающий сэр Чарльз. Он подарил ей целое состояние...

– Папочка, ты лучше всех распорядишься этим подарком. – Голос старшей дочери профессора прозвучал умоляюще.

– Хорошо, – подвел черту в разговоре профессор. Он остановился за спинкой своего кресла, сжал ее обеими руками и обвел сумрачным взглядом свое семейство. – Придется, видимо, решиться на этот вариант. Ибо все прочие – гораздо хуже. Забираю шкатулку и везу в лабораторию. Ипполит обрадуется.

– А я, наконец, отправлюсь в консерваторию, – встав, Брунгильда проскользнула к роялю и нежно провела ладонью по аккуратной стопке нот на его крышке, – да займусь своим репертуаром.

– А мне пора показаться на Бестужевских курсах, – решила Мура, – совсем учебу забросила...

Через полчаса в квартире профессора Муромцева остались лишь Елизавета Викентьевна и горничная Глаша.

Напрасно родные жалели Елизавету Викентьевну, уже неделю не выходившую из дому по нездоровью. Последнее время она предпочитала одиночество, потому что у нее появилась своя маленькая тайна, которую она тщательно скрывала от домашних и в которую посвящена была только горничная Глаша.

Вот и теперь, едва муж и дочери ушли, Елизавета Викентьевна устремилась в свою спальню, приоткрыла верхний ящик комодика, куда Николай Николаевич никогда не заглядывал, и из-под аккуратно сложенных в чехольчики перчаток достала замусоленную книжечку в броской обложке. Удобно устроившись на кушетке, она нашла страницу с загнутым уголком и погрузилась в чтение: «...Соблазнитель увлекал свою трепещущую жертву все ближе и ближе к кровати. Он повалил дрожащую от страсти женщину на кровать, сдавил коленом ее грудь и стал срывать бриллиантовое ожерелье.

– Фред, Фред, что ты делаешь? – шептала испуганная леди. – Что ты хочешь делать с моим ожерельем?»

Елизавета Викентьевна вздрогнула, когда услышала, что в дверь кто-то скребется, и с трудом оторвалась от книги. На пороге спальни стояла смущенная Глаша. При виде знакомой книжечки в руках хозяйки, темные глаза на свежем личике девушки заговорщицки заблестели, и она чуть виновато произнесла:

– Там прачка спрашивает, когда стирать будем...

Елизавета Викентьевна тяжело вздохнула, и с минуту подумав, ответила:

– Пусть приходит в следующий вторник. Да собери, Глашенька, гостинец ее детям, яйца крашеные, из булочек что-нибудь.

Как только горничная удалилась супруга петербургского профессора химии, испытывающая непреодолимую и неприличную для интеллигентной дамы склонность к чтению бульварной литературы, снова погрузилась в книгу.

Уже смеркалось, когда Елизавета Викентьевна с сожалением перевернула последнюю страницу увлекательной истории Ната Пинкертона. Она положила книжечку рядом с собой и потянулась к колокольчику – Глаша явилась мгновенно.

– Возьми, дорогая, я прочла ее.

Глаша полистала переданную ей книжечку и выразительно прочитала:

– «В то время, как опытные сыщики и полиция всего Нью-Йорка напрасно старались разыскать убийцу, над этим же делом с неукротимой энергией работала молодая девушка...» А не показалось ли вам, Елизавета Викентьевна, что Мария Николаевна могла бы стать «дикой кошкой российской полиции»? – заметила горничная. – Она тоже сообразительная, энергичная, ловкая, как маленькая Гарриет Болтон Рейд в рассказе «Женщина-сыщик».

– Ты говоришь ерунду, Глаша, – возмутилась оскорбленная мать. – Надеюсь, в России еще не скоро дойдет до того, чтобы сыщиками становились женщины.

Елизавета Викентьевна радовалась, что Мура сейчас на лекции, в теплом зале, рядом с другими курсистками, жадно внимающими рассказу лектора.

Но как всякая мать, она ошибалась – ее младшая дочь не сидела в тепле и безопасности. На курсы Мура и не собиралась, а, едва выйдя из дома, кликнула извозчика и велела ему следовать на Мойку, к дому тайного советника Шебеко. Мура ни минуты не сомневалась, что Клим Кириллович отправился сегодня утром с визитом к несносной фрейлине Багреевой. Мура сердилась и не знала, как бы отвадить милого доктора от бесстыдной шебековской внучки.

Она велела извозчику остановиться невдалеке от ворот садика, в котором уютно расположился трехэтажный красный особняк. Отсюда сквозь решетку ограды и обнаженные ветви деревьев и кустов с едва наметившимися нежными почками ей был хорошо виден парадный подъезд. Времени на раздумья судьба дала ей немного, ибо вскоре появился и Клим Кириллович: он, потрясая саквояжем, бодро шагал по дорожке от парадного крыльца к воротам и, судя по всему, пребывал в превосходном состоянии духа. Издали ей показалась, что на его лице застыла глупая мечтательная улыбка. Никакая опасность ему не угрожала, Холомкова поблизости не было. Она попросила извозчика медленно трогаться с места и, когда поравнялись с воротами, привстала со скамьи и крикнула: