Елена Басманова - Карта императрицы

– Я? Да в сущности никого, – растерялся Холомков, – дышу воздухом. Даю отдышаться лошади, она у меня еще непривычная к городскому столичному шуму.

– А это что? – Вирхов указал на кожаный саквояж, примостившийся в углу сиденья. – Вы позволите?

Холомков побледнел.

– Разумеется, – забормотал он, – не смею вам препятствовать... Но динамита там нет.

Вирхов пропустил его слова мимо ушей, потянулся за саквояжем, придвинул его ближе к себе и открыл... К его удивлению, саквояж был заполнен медицинскими принадлежностями...

– Откуда это у вас? – сурово спросил он. – Вы занимаетесь врачебной практикой?

– Увы, вещь оказалась у меня случайно, – красавец явно забеспокоился: глаза его забегали, кончик длинноватого носа увлажнился, – это саквояж доктора Коровкина.

– То есть вы украли у доктора Коровкина его саквояж? – наступал Вирхов.

– Нет, ваше благородие, мы случайно перепутали свои саквояжи, вчера в Екатерингофском дворце.

Невнятное бормотанье перепуганного элегантного господина удовлетворило Вирхова – о саквояжах он читал в донесении. Но Вирхов был уверен, что Полина Тихоновна Коровкина не случайно звонила и предупреждала о возможном преступлении. Неужели он опоздал? Неужели Холомков уже убил Клима Кирилловича?

– Кто может подтвердить ваши показания? – холодно поинтересовался он, закрывая саквояж.

– Кто? – Холомков совсем смешался. – Даже не знаю... Может быть, сам доктор Коровкин... Или нет, еще, пожалуй, это может подтвердить мой приятель.

– Как фамилия? – прервал его Вирхов.

– Фамилия Крачковский, он и вручил мне саквояж, который забрал доктор, – брякнул, не думая о последствиях, обескураженный Холомков. – Да он здесь неподалеку проживает. Я собственно и вожу-то этот саквояж с собой в надежде встретить доктора Коровкина и вернуть ему его имущество.

– Вы хотите сказать, что доктор Коровкин сейчас в доме господина Шебеко?

– Может быть, – уклонился от ответа русский Адонис, – я не знаю...

– А мы это сейчас выясним.

Вирхов отвернулся и велел своему агенту добежать до привратника и спросить, находится ли в шебековском особняке доктор Коровкин.

Через минуту стало ясно, что доктора там уже нет: недавно отбыл к другим пациентам.

– Ну что ж, господин Холомков, – решил Вирхов, – придется нам проехать к господину Крачковскому.

– Ничего не имею против. – Холомков судорожно прикидывал в уме: он, Илья, в убийстве не виновен, ему ничего не грозит. А если поляка арестуют, тем лучше, конец мучениям. – Готов предоставить в ваше распоряжение мой фаэтон. Прошу вас.

Вирхов с комфортом разместился в кожаных объятиях холомковского фаэтона. Немного помятому в схватке с агентом груму было велено ехать к дому, в котором квартирует Крачковский, за ними следовала пролетка с остальными участниками засады.

Чтобы сгладить гнетущее молчание, Холомков пустился в разглагольствования о своем друге:

– Господин Крачковский человек в высшей мере достойный и порядочный. Разумеется, нигде не служит и ведет рассеянный образ жизни, однако весьма основательно помогал мне в организации реставрационных работ в Екатерингофском дворце. Идея, скажу прямо, принадлежала ему – моя роль сводилась скорее к финансовой поддержке проекта. Крачковский сам закупил в Польше новый антипожарный состав, сам привез его в Россию и разыскал, на его взгляд, достойный объект приложения этой инициативы.

Заинтересовавшийся Вирхов перебил:

– Антипожарный состав? Что-то я не слыхал про такой?

– Новое слово науки, – приосанился Холомков, – химическое изобретение. Забыл, как называется. Антиоксигидра, или что-то в этом роде.

– Очень, очень интересно. – Вирхов отметил про себя, что руки у красавца слегка дрожали. – Надо взять на заметку.

– Да вы поинтересуйтесь сами у господина Крачковского составчиком-то. Если им пропитать материал – дерево, ткань, бумагу – огонь их не берет.

Карл Иванович почувствовал легкий укол под сердцем: Крачковский имел неопровержимое алиби в деле по убийству в пасхальную ночь, и вот второй раз предстоит мучить неприятным дознанием мецената, благотворителя, благодетеля... Чтобы отвлечься от дурных мыслей, он задал Холомкову еще один вопрос:

– А что, собственно, находилось в вашем саквояже?

К его удивлению, элегантный англизированный красавец снова смешался и забормотал что-то о том, что возил по просьбе Крачковского, кажется, какую-то ткань, халат или покрывало, чтобы в Екатерингофе пропитать антиоксигидрой.

Но продумать, таились ли в ответе Холомкова какие-нибудь нужные для следствия сведения, Вирхов не успел. Фаэтон резко дернулся и остановился.

– Что еще? – вскрикнул Вирхов и привстал с сиденья.

Впереди бушевало пламя, исторгающее черные клубы едкого дыма: горел жилой дом, огненные сполохи метались в окнах второго этажа, и огонь уже начал пожирать деревянные рамы, перекидываться на верхние этажи.

– Боже мой! – услышал Вирхов за спиной голос Холомкова. – Да как же это? Там же господин Крачковский!

Забыв о Холомкове, Вирхов соскочил на мостовую. Его агенты высыпали из своей коляски. Пространство перед горящим домом было оцеплено городовыми и дворниками, внушительная толпа зевак наблюдала, как из окон первого этажа выбрасывали ценный скарб, вдалеке слышались стремительно приближающиеся сигналы пожарной трубы и колокола.

– Придется подождать, пока потушат, – сказал Вирхов.

– Я всегда говорил ему, что чрезмерное милосердие опасно для жизни. – Холомков растерянно поводил из стороны в сторону своими прекрасными очами. – Зачем якшаться с отребьем, с обитателями городского дна? Помните, как Васька Пепел ненавидел хозяина ночлежки?

– Нет, не помню и Ваську Пепла не знаю, в картотеке не значится. Так ваш приятель водил в дом босяков? Вы думаете, поджог?

– Я сожалею, ваше благородие, – забормотал Холомков, – что вам не удастся проверить правильность моих показаний, если господин Крачковский погиб в огне... Может быть, вы будете столь любезны, что возьмете у меня саквояж господина Коровкина и вручите его, разумеется, с моими извинениями, хозяину? Как странно, – заметил он, придав своему красивому лицу философское выражение, – что от умерших людей остаются в памяти лишь последние слова... Иногда очень глупые... Вот я, например, всю оставшуюся жизнь буду ломать голову над тем, почему Крачковский говорил, что больше всего на свете боится бараньих костей...

– Что? – Вирхов пристально посмотрел в печальные глаза красавца.

– Глупо, конечно, – покачал головой Холомков. – Я еще понимаю, когда он говорит о ножке прекрасной полячки, но бараньи кости...

– А как фамилия полячки? – В глазах Вирхова вспыхнул неподдельный интерес.