Татьяна Адаменко - Патрик Леруа. Годы 1821—1830

– А, так вы прибыли по поручению господина Дюпона? – почти любезно осведомилась она. – Передайте ему, что он в прошлый свой визит полностью убедил меня забыть об этом наследстве и о «крайне сомнительных» правах, – старуха словно выплюнула эти два слова.

«Значит, Дюпон сперва старался выслужиться перед новой хозяйкой и припугнул старуху, – мысленно заключил Леруа. – Надеюсь, не настолько, чтобы она уничтожила документы, в его интересах было не перестараться и сохранить этот козырь…» Словно прочитав его мысли, старуха более сдержанно добавила:

– Пожалуй, лучше всего уничтожить эти документы при вас и прекратить такие визиты.

– Уничтожать – не нужно. Дайте мне на них взглянуть, – мирно попросил Леруа. Старуха снова заколебалась. Было заметно, как сильно ей хочется приказать непрошеному гостю убираться прочь, но она прожила слишком долгую жизнь, чтобы поддаваться первым порывам гнева, каким бы праведным он не был.

– Сейчас принесу, – наконец прошелестела она и быстро вернулась с дешевой жестяной шкатулкой в руках, покрытой яркой росписью. Мадам Бонне поставила шкатулку перед Леруа.

– Все здесь, – сухо сообщила она и снова неподвижно замерла напротив него.

Леруа погрузился в изучение. Вскоре он убедился, что документы обладали несомненной подлинностью; он даже без труда, едва подпись де Бенажа оказалась перед его глазами, вспомнил, как Арно отрабатывал ее на скучных лекциях. Да, это была именно она, до последней вычурной завитушки.

На отдельном листке был записан адрес нотариуса.

– Поскольку Арно де Бенажу уже исполнилось пятьдесят, когда он официально признал свою незаконную дочь Шанталь, она имеет право не на одну пятую наследства, а на всё – целиком и полностью, – наконец заключил он. Старуха тревожно сжалась от его слов.

– Да, обладает, обладает, а что его воля, когда он уже покойник. Я это понимаю и против воли живых никогда не пойду, – торопливо заверила она его. – Я же говорю, можете их сжечь.

– Это было бы верхом глупости, – веско заявил Леруа. – О факте наличия этих бумаг сейчас знают только три взрослых человека. К счастью, нынешние владельцы замка не входят в их число. Безусловно, эта ситуация может измениться в худшую строну. Однако вы должны понять, что если вы избавитесь от документов, даже если прилюдно сожжете их в камине замка Моро, то нисколько не обезопасите этим свою внучку.

Она смотрела, не понимая.

– Вам просто не поверят, – вздохнул Леруа. – Не поверят, что нигде не существует второй или даже третьей должным образом заверенной копии. С документами они никогда не смогут избавиться от сомнений. Намного надежней избавиться от претендента на наследство; и поэтому вы должны как можно тщательней хранить бумаги, – укладывая документы обратно в шкатулку и протягивая ее старухе, заявил Леруа.

Старуха только недоверчиво покачала головой, поджав губы еще больше; она даже не прикоснулась к шкатулке.

– Это как в шахматах – есть пешка, и есть ферзь, – продолжал объяснять Леруа. – Можно сразу взять ферзя, но почти наверняка подставиться под удар пешки. Потому что если ваша внучка умрет, документы попадут в уголовный сыск, в газеты, куда угодно.

– И если бы я действительно представлял нынешних владельцев замка, то непременно бы согласился уничтожить бумаги, – добавил он. – Хотя бы для того, чтобы посмотреть на ваши дальнейшие действия.

– А если вы не по её поручению, то с чего сюда пришли? С чего бы это министерству было дело до того, кто наследник? Ему лишь бы налоги платили, разве не так? – выпалила старуха.

– Но это несправедливо, – спокойно возразил ей Леруа.

– Ну и…? – начала было мадам Бонне, но тут же осеклась, – Шанталь! Иди спать! – строго прикрикнула она.

В дверном проеме, вертя в руках куклу, стояла сероглазая девочка лет шести, одетая очень тепло. При одном взгляде на нее у Леруа в голове вразнобой зазвонили колокола. Он наконец понял, для кого он должен восстановить справедливость, и это знание принесло ему спокойствие. Леруа даже не сразу сообразил, что мелодия, которую он слышит, – незатейливый нежный мотив – издает кукла в руках девочки, а не звучит просто в его голове.

Фигурка в пышном платье с поднятыми вверх ручками медленно покачивалась из стороны в сторону в такт негромкой музыке к вящему удовольствию своей хозяйки. Шанталь, услышав приказ мадам Бонне, только помотала головой и подошла ее ближе, с любопытством рассматривая Леруа. Тот молчал, ему очень редко приходилось иметь дело с детьми.

– Какая у тебя красивая кукла, – наконец заметил он. – Можно взглянуть?

Девочка, поколебавшись, протянула ему куклу, не сводя пристального взгляда с Леруа.

Блестящие, медового оттенка волосы куклы были настоящими, заплетенными в косы и уложенными в сложную прическу; улыбающееся фарфоровое личико было искусно раскрашено. Еще Леруа заметил, что с платья тяжелого бордового атласа были аккуратно спороты все кружева и усеивающие прежде ткань жемчужины, а вместо них старательно пришиты простые цветные ленточки и яркие дешевые бусы.

– Это очень дорогая кукла, – заметил Леруа.

Неожиданно на лице мадам Бонне появилось что-то вроде улыбки, и она ответила:

– Это ее любимая кукла.

– Это подарок, – одновременно с ней серьезно сказала Шанталь, и, смутившись под взглядом бабушки, поспешно скрылась.

Мадам Бонне вздохнула.

– Дочка моя всегда была дурочкой, – неожиданно сказала она. – Но Шанталь на нее уже сейчас не похожа.

– Только толку с того? – словно спохватившись, добавила она, снова погружаясь в свой пессимизм. – Марта жила бестолково и умерла бестолково, попала под дилижанс; хорошо только, что я на нее никогда не полагалась и работы не бросила, когда она уговаривала… Ну а нам пока камин топить нечем.

Леруа уже встал. Словно вспомнив что-то, он достал и выложил на стол четыре банковских билета по тысяче франков.

Мадам Бонне непонимающе смотрела на деньги.

– Этого должно хватить, пока я не доведу дело о передаче наследства до конца, – сообщил Леруа, словно не замечая её испуг. – Только не меняйте свой адрес, чтобы я мог вас найти.

По форме второй приезд не слишком отличался от первого, бесконечно расходясь с ним по сути. Если в первый приезд Леруа был четко уверен в своих несложных обязанностях, а семья д’Эвре пребывала в некотором волнении, ещё не зная, встреча с каким диковинным чудищем им предстоит; то теперь хозяева замка были убеждены, что знают все намерения инспектора, продиктованные низменной корыстью, а Леруа, возвращаясь, чувствовал себя так, слово из наземного мира погружается в подводный, заполненный сумеречным светом, с обитателями, чьи образы и мысли разительно отличается от обитателей солнечного мира.