Джейн Корри - Я отвернулась

Но разве у меня есть выбор? Я выхожу, снова топаю наверх и надеваю это жалкое платье, чтобы сохранить мир.

Отец спускается в бордовой рубашке. Это самый нелюбимый цвет мамы.

В конце концов, задержавшись почти на полчаса, мы выезжаем.

Когда я возвращаюсь к трейлерному парку, то так погружена в свои мысли, что не сразу осознаю — здесь что-то не так. Здоровенная машина стоит у ворот. Одна из громадин, что занимают всю дорогу целиком. Я слышу крики. Затем вижу, что ко мне бежит Тим. На секунду он кажется совсем мальчишкой. Беззащитным. Потом он вскидывает взгляд, и я вижу в его глазах жесткую решимость. Он хватает меня за руку.

— Пошли! Надо убираться отсюда. Чертов владелец приперся проверить свою собственность. Он собрался звонить в полицию. Быстрей!

Мы с Лакки мчимся за ним по узкой грунтовой тропе.

— Куда мы бежим? — задыхаюсь я.

— Я не знаю.

Мы продолжаем бежать, теперь уже трусцой, и я слегка перевожу дыхание. Тропа ведет под уклон. Внизу лежит море. Иногда встречаются неровные ступеньки — кто-то положил доски, чтобы легче было ходить. После дождя грязно. Я поскальзываюсь, но Тим подхватывает меня. Затем оступается он. Я ловлю его.

— И что теперь? — интересуюсь я. Мы на пляже. Лакки носится вокруг, то и дело зарываясь носом в песок и пытаясь раскапывать камни.

Я оглядываюсь на тропинку, по которой мы прибежали. Кажется, за нами не гонятся.

— Брось это, Лакки! — резко говорит Тим. — Нет времени играть.

Мы кочуем вдоль побережья три дня, спим под кустами и ищем пропитание. Мои ноги болят, ступни покрылись волдырями, а ногти на ногах отросли так сильно, что упираются в мыски кроссовок. Мы видели указатель на Пензанс, но мне не хочется туда возвращаться. Затем мы видим еще один указатель — «Мышиная нора».

Мне нравится это название. Мышиная нора — это место, где можно спрятаться. Мы оба бредем в молчании. Даже Лакки уже не забегает вперед, а плетется рядом с нами. Подошвы горят от ходьбы по прибрежным камням. Обувь — это та штука, которую труднее всего заменить бездомному. Кто знает, когда я смогу найти другую пару.

Подумать только — я считала, что у нас все наладилось. Что мы даже сможем там перезимовать. Но людям вроде меня никогда по-настоящему не устроиться в жизни. Давно пора это усвоить.

— Почти пришли. — Тим карабкается на огромный камень, покрытый водорослями и ракушками. Он протягивает мне руку, помогая забраться за ним. — Похоже на бухту.

Все, что я вижу, — несколько старых лодок, стоящих в прибрежной грязи. «Надежда-2» — написано белыми буквами на борту одной. Я не могу не задуматься — что же случилось с «Надеждой-1». Рядом сидит рыбак и чинит сеть. Он смотрит на нас, а потом снова принимается за работу.

— Смотри! — Тим взволнованно сжимает мою руку. Прямо перед нами на дорожке валяется пакет чипсов. Я внезапно понимаю, как сильно хочу есть. Тим наклоняется, но тут раздается пронзительный крик, мелькает белое. Здоровенный баклан схватил их первым.

— Долбаные ворюги! — В глазах Тима настоящие слезы.

— Да ладно. — Я сдерживаю разочарование. Совсем как тогда в Бристоле, когда та женщина меня опередила. Но теперь я должна быть сильной ради этого мальчишки. — Мы найдем еще что-нибудь поесть.

И тут я вижу кровь. У Тима рана на щеке, рядом со шрамом.

— Этот ублюдок поцарапал меня.

— Надо как-то обработать. Он может быть заразным.

— А у тебя с собой сраная аптечка, да?

— Очень смешно. — Я указываю на вывеску паба чуть дальше по дороге. — Там должен быть туалет. Промой с мылом.

Мы нерешительно заходим внутрь, пытаясь делать вид, что мы здесь свои. В углу пылает камин. Мои грязные ноги оставляют следы на красивом ковре. Вдруг на меня наорут за это? Тим направляется к двери с табличкой «Туалеты».

Ко мне подходит человек с подносом, уставленным стаканами. Я жду, что он прикажет убираться вон. Так обычно происходит. Но он, напротив, наклоняется и гладит Лакки.

— У нас вон с той стороны бара специальная зона для тех, кто приходит с собаками. Хочешь печенья?

— Да, пожалуйста, — говорю я.

Он смеется, словно я сказала что-то смешное. Затем засовывает руку в карман и достает оттуда собачье лакомство в форме косточки. Лаки проглатывает его в мгновение ока. Я бы тоже так сделала, если бы кто-то дал мне печенье.

От запаха еды сводит желудок. Я стараюсь не думать об этом и, пока жду Тима, разглядываю на стенах фотографии рыбаков и лодок. На одной массивная рыбина, которую какой-то парень «вытянул» еще в тысяча восемьсот семьдесят первом году.

— Тут действительно круто, верно? — говорит мне женщина с американским акцентом, который я однажды слышала в тюрьме.

Я киваю, не желая вступать в разговор.

— Вы ожидаете заказ?

Я отрицательно качаю головой.

— Не хочу лезть не в свое дело, но мы с мужем только что видели, как птица на улице выхватила у вас жареную картошку. Я читала про укусы чаек. Они могут быть очень опасны. С вашим сыном все в порядке?

В этот момент возвращается Тим. Рассеченная щека все еще кровоточит. Лакки поскуливает, словно чует, что что-то не так.

— Хорошая собачка, — воркует женщина. Потом она смотрит на щеку Тима. — Кажется, у меня кое-что для вас найдется. — Она открывает очень красивую сумочку с золотой застежкой. — А, вот они где! Антисептические салфетки. Я всегда беру их с собой, когда мы едем в отпуск.

— Спасибо. — У Тима на глазах вновь выступают слезы. Я начинаю понимать, что он может их «включать» и «выключать». — У меня ведь сегодня день рождения…

Он не говорил мне ни о каком дне рождения.

— Мы с мамой ведем кочевую жизнь и уже целую вечность ничего не ели…

Я понимаю, что его «день рождения» — это часть представления. Он ее «разводит». Этот парень очень хитер!

— Ах вы, бедняжки. Слушай, может, ты позволишь нам оплатить тебе еду в качестве подарка?

— Ух ты! Это было бы здорово, да, мама?

Я с энтузиазмом киваю. Я готова правую руку отдать за съестное.

— Отлично! — Женщина выглядит так, словно это мы сделали ей одолжение, а не наоборот. — Знаете, меня потрясло, как много людей в Британии нуждаются в помощи. Мы такого даже не ожидали. Вот, держите меню. Заказывайте что хотите. Возьмите сосисок и своему милому песику. Как его зовут?

— Лакки, — говорю я. — Но мы не нуждаемся в благотворительности, спасибо.

Я пытаюсь утащить Тима прочь, но он вырывается:

— Мама, ну, пожалуйста!

Женщина касается моей руки. Я вздрагиваю, как от ожога. Она видит мою реакцию и отступает на шаг.

— Простите, если я вас обидела, — произносит она. — Мои собственные дети далеко, и я по ним скучаю. Разрешите мне помочь вам и вашему мальчику. Давайте назовем это подарком от одной матери другой.