Джейн Корри - Я отвернулась

Я только что вернулась с заседания комитета по «сбору денег на теплые одеяла» и увидела, что возле дома ожидает такси. Роджер с напряженным лицом встретил меня в дверях. Моей первой мыслью был Джош.

— Что случилось?

— Тебя хотят видеть, — сказал муж. — Она в гостиной.

— Кто? — спросила я, содрогаясь. Пожалуйста, пусть это только не будет очередная пассия Роджера! Он ведь обещал, что такого больше не повторится!

Муж пристально смотрел на меня.

— Она сказала, что твоя мачеха.

И тут я поняла, что все кончено. Я ждала этого всю свою жизнь.

У меня мгновенно пересохли губы.

— Я могу объяснить…

— Потом, — прервал меня Роджер. — Думаю, сперва тебе лучше увидеться с ней.

Я еле узнала женщину, чопорно вытянувшуюся на краешке моего дивана. Исчез обильный макияж вокруг глаз. Теперь ее лицо сморщилось, как черепашья кожа. В руках она сжимала трость. Но глаза ее все так же обвиняли — как в тот последний ужасный раз, когда я ее видела.

— Я пришла, чтобы лично сообщить тебе насчет твоего отца, — произнесла она.

Я тяжело осела на стул.

— Как я уже сказала твоему мужу, Найджел скончался на прошлой неделе.

Я не могла это воспринять. Мой папочка, который утешал меня, когда умерла мама. Я разрушила его жизнь и теперь никогда не смогу с ним помириться. Горло сжималось от горя, сожаления и гнева — не только на него, но и на себя.

— Как он умер? — спросила я.

— Врачи сказали, что от пневмонии. — Шейла с трудом поднялась на ноги и подошла ко мне, стуча палкой по полу. — Но я-то знаю, что у него просто не выдержало сердце. Это ты убила его, Элли. Как и моего сына.

Мы идем вдоль широкой шумной дороги, мимо старых каменных стен с зияющими арками и стрельчатыми окнами без рам, которые высятся посреди потока машин на кольцевой развязке.

— Это остатки церкви, разбомбленной во время войны, — поясняет парень с рынка, заметив, что я разглядываю их.

— Почему ее не отстроили заново? — спрашиваю я, перекрикивая шум машин.

— Наверно, чтобы помнить о прошлом.

Я вздрагиваю. Такое лучше забыть, как по мне.

Постепенно темнеет и холодает. Мой зуб дергает так сильно, что я ничего не соображаю. Еле волочу ноги.

— Уже недалеко, — говорит он, когда мы сворачиваем в переулок. — Кстати, меня зовут Ник, ну а это Мэдж. А тебя?

— Джо. — На улицах никому не интересна твоя фамилия.

— Откуда ты приехала, Джо?

— Отовсюду сразу.

Я отвечаю коротко, потому что у меня болит челюсть. Но в то же время нервничаю. Никогда не сообщай о себе слишком много. Кто-то давал мне такой совет много лет назад. Я ослушивалась его чаще, чем следовало бы.

Мы сворачиваем налево, а затем направо. Наконец добираемся до небольшого дома с террасой и заколоченным окном на фасаде. На дорожке стоит мусорный бак с откинутой крышкой. Кот обнюхивает пустую консервную банку на потрескавшейся брусчатке. Ник вытаскивает из кармана ключ на длинной веревочке. Некоторое время он сражается с замком, затем тот поддается.

— Заходи.

В нос мне шибает запах сигарет и травы. И выпивки. Играет хеви-метал.

— Сделайте потише эту хрень! — орет парень, сидящий передо мной со скрещенными ногами. Затем он закрывает глаза, как будто спит вертикально.

— Медитирует, — поясняет Ник.

К стене прислонены несколько велосипедов. Никакого покрытия на полу. Только половицы. На стенах линялые розово-голубые обои в цветочек, от сырости отошедшие по углам. По полу разбросаны кроссовки, толстовки, пустые пакеты из-под чипсов и банки из-под пива.

Мэдж замечает, как я озираюсь.

— Нас здесь довольно много, — сообщает она. — Но мы все уживаемся. — Она сужает глаза: — Почему ты держишься за челюсть?

— Зуб болит, — со стоном поясняю я.

— Тогда ты удачно зашла! — Ник обнимает свою подругу за плечи. — Моя Мэдж долго работала зубной медсестрой.

— Хочешь, я посмотрю? — Ее голос добрый. Ласковый. Без ревности, как раньше. Наверное, теперь она разглядела меня как следует и решила, что я ей не соперница.

Я киваю.

— Пойдем на кухню.

Кухня такая тесная, что я с трудом в ней помещаюсь. Там пять или шесть человек, сидят и стоят у раковины и курят самокрутки. Повсюду коробки из-под готовой еды, остро пахнущие китайской пищей. Раковина завалена немытыми кружками. Пол настолько грязный, что подошвы к нему прилипают.

— Эй, освободите место для дамы!

Мэдж усаживает меня возле кухонного стола, который шатается, когда я за него задеваю. Затем открывает ящик и вытаскивает оттуда металлическую коробку.

— Подожди минутку, мне надо подержать инструменты в кипятке.

— Не можешь устоять, когда видишь новый рот, да, дорогая? — спрашивает мужчина с животом размером с футбольный мяч.

— Отвали. Женщине нужна помощь. Открывай!

У меня так кружится голова от боли, что я не сразу понимаю — последнее слово адресовано мне.

— О, черт возьми. Я вижу. Похоже, придется рвать. Вот, прими это. — Она сует мне в руку две таблетки.

— Что это такое?

— Просто проглоти их. Они притупят боль.

— А на нашу долю не найдется? — спрашивает кто-то.

— Заткнитесь и не мешайте мне сосредоточиться!

Через короткое время я «плыву». Затем вижу щипцы в руках Мэдж.

— Нет! — говорю я, пытаясь оттолкнуть ее руку.

— Все в порядке, дорогая. Через минуту все будет кончено.

Какая боль! Будто мне челюсть выворачивают из головы!

«Прекрати!» — хочется мне кричать. Но я не могу говорить, потому что она тянет мой зуб, как последний раз в жизни.

— Черт, Мэдж, — говорит кто-то. — Кровь хлещет, как из свиньи на бойне!

— Сплюнь вот сюда, — говорит мне Мэдж. — А теперь пойди полежи.

Больше я ничего не помню.

14.10. 17 августа 1984 года

Мы мчимся через сад, стараясь пригибаться и держаться под деревьями, чтобы прячущийся Майкл нас не заметил. Наконец добираемся до рощицы.

— Сюда он не пойдет, — перевожу я дыхание и прислоняюсь к серебристой березе, не боясь запачкать платье о кору. — Мы сказали ему, что это против правил. Помнишь?

Питер смеется.

— Хитро придумано! — Затем он приближается вплотную ко мне и шепчет: — Ну наконец-то!

Я едва могу дышать, когда его губы касаются моих. Его язык будто ищет что-то у меня во рту. Девочки правы. Это действительно довольно противно. Или же я делаю что-то неправильно. Но затем он обхватывает мою голову ладонями и немного расслабляет язык, и внезапно все это делается удивительно естественным. Он издает легкий стон, как будто ему больно.

— Ты прекрасна, — говорит он. Мы продолжаем целоваться, и я забываю обо всем.

Затем его руки касаются моей груди.

— Нет! — говорю я, отстраняясь.

Он хмурится.

— Почему?