Джейн Корри - Я отвернулась

Я не хочу говорить ему, что боюсь. Сестра одной из девочек в школе забеременела оттого, что «зашла слишком далеко». Очевидно, это означало, что она позволила своему мальчику трогать ее там, где нельзя до свадьбы. Беда была в том, что я не знала, какие это места.

— Я не хочу рисковать, — говорю я, повторяя слова, которые несколько раз говорили другие девочки, когда обсуждали секс. Я даже не понимаю, что они значат. Но Питер, кажется, понимает.

— Мы и не будем, — мягко произносит он. — Но ведь ничего не случится, если я потрогаю тебя выше пояса.

— Ты уверен? — спрашиваю я.

Его голос хриплый.

— Абсолютно.

Он гладит меня по груди поверх платья. Мое тело реагирует странно, прижимаясь к нему еще сильнее. А затем мы каким-то образом оказываемся на земле, и я чувствую руку Питера на своем голом бедре.

— Я не могу вас найти! — слышится вдалеке слабый голос Майкла.

Губы Питера вновь приближаются, чтобы меня поцеловать. Его руки лезут все дальше. Мне следовало бы сказать: «Нет!»

Но я потеряла голову.

Шейла взглянула на Роджера. Тот, явно потрясенный, стоял в нескольких шагах от меня.

— Не понимаю, как вы можете жить с убийцей.

Вот тогда я и сообразила. Моя мачеха сделала ставку на то, что я ничего не рассказывала Роджеру. Ее последним актом мести стало разрушение жизни, которую я выстроила для себя. И ей это удалось.

— Я не… — начала я.

— Не оправдывайся! — громогласно перебила она. — Мы с тобой знаем правду. А на случай, если ты попытаешься наплести еще больше лжи, я все рассказала твоему мужу. — Затем она повернулась к Роджеру: — А теперь проводите меня до такси.

Ошеломленная, я опустилась в кресло возле французских окон, выходящих в сад. Когда муж вернулся, он занял место на диване, где сидела мачеха — в противоположном конце комнаты, как будто старался держаться подальше от меня.

— Почему ты не рассказывала мне про Майкла? — холодно спросил он.

— Потому что тогда ты не женился бы на мне! — воскликнула я. — Ведь правда?

Его молчание было красноречивей слов.

— Пожалуйста, только не говори детям! — взмолилась я. — Иначе Эми никогда больше не позволит мне присматривать за Джошем!

— А ты точно годишься для этого?

— Да! — всхлипнула я.

— Мне всегда казалось, что в тебе есть что-то странное. — Он разговаривал будто сам с собой. — Ты провела четыре года в психушке.

— Не называй ее так!

Он продолжал, не слушая меня:

— И ты до сих пор сумасшедшая.

— Нет!

— Да, это так. Достаточно вспомнить, как ты постоянно обвиняешь меня в изменах.

— Но ты же действительно изменяешь!

Он пренебрежительно отмахнулся:

— Это просто случайные интрижки. Но они ничто, Элли, по сравнению с тем, что сделала ты. Верно?

После этого мы утратили маленькое счастье, которое — как я думала, обманывая себя, — обрели в последнее время. Роджер больше не раскаивался. Собственно, он даже наслаждался безнаказанностью. Всякий раз, когда я спрашивала, не задержится ли он опять допоздна, муж бросал на меня взгляд, говорящий: «Я имею на это полное право».

Однажды, когда Эми с Чарльзом пришли к нам на обед, они заговорили об ужасном случае из новостей, когда уставшая молодая мать уснула, сидя со своим малышом. Ребенок обмотал вокруг шеи шнур от жалюзи в гостиной и задохнулся.

— Она заслуживает пожизненного заключения, — заявила моя дочь. — Как она сможет жить сама с собой?

Роджер пристально уставился прямо на меня. Я выдерживала его взгляд так долго, сколько могла, а затем опустила глаза.

Вскоре он начал обвинять меня в разных мелочах, которые я не делала.

— Это ты убрала мои часы с прикроватной тумбочки? — спросил он однажды.

Я поклялась ему, что я тут ни при чем — Роджер ненавидел, когда я трогала его вещи. Но через день часы «появились» с моей стороны кровати.

— Я не знаю, как они туда попали, — сказала я.

Муж бросил на меня странный взгляд.

— Ты уверена?

Претензии продолжались и дошли до точки, когда я уже сама не знала — правда это или нет.

— Опять сахар кончился? — спросил как-то Роджер. Этого не могло быть. Я покупала пакет только на днях, чтобы печь кексы с Джошем. Но муж оказался прав. Оставалось не больше чайной ложки. В то время у нас как раз гостил Люк, ненадолго приехавший из Австралии. Сын как будто собирался за меня заступиться, но затем осекся. Кажется, он тоже подумал, что я схожу с ума. Вероятно, так оно и было.

За пару лет до визита мачехи я начала чувствовать себя более уверенной, заботясь о маленьком Джоше, но теперь все время беспокоилась о нем.

— Прекрати, мама, — сказала дочь, когда я запаниковала, увидев, как внук взбирается на высокую горку в парке. — Он сможет залезть. В последнее время ты слегка нервная. Между вами с папой все в порядке?

— Да, — поспешно ответила я. По крайней мере, Роджер, похоже, сдержал слово — не рассказал мою историю детям. Но я была практически уверена, что он снова с кем-то встречается. От него по-другому пахло. Теперь я знала все признаки.

Я обратилась к доктору за лекарством, снимающим тревожность. Наша женщина-терапевт была новенькой. Мне удалось получить рецепт на транквилизаторы, но когда она протягивала мне листок бумаги, то добавила:

— Я так понимаю, вы принимали подобные и раньше.

Ей не было нужды упоминать Хайбридж.

— Да, — кивнула я.

— Некоторые психотравмы длятся годами, — задумчиво произнесла она. — Я знаю, что в то время это вам помогло, но не желаете ли вы пройти еще один курс лечения?

— Нет, спасибо, — отказалась я. Какой в этом смысл?

Позднее подруга по теннисному клубу отвела меня в сторону.

— Я не хотела бы лезть, куда не просят, Элли, но кажется, мне следует кое-что тебе сказать.

Я знала этот тон. Дело снова касалось Роджера.

Нынешняя его женщина, по словам подруги, только что вступила в наш клуб. Ее звали Кэрол. Бывшая модель. Красивая. Уверенная. Дважды разведена. Обеспечена. На прошлой неделе их с Роджером видели входящими в отель «Рэндольф» в обеденный перерыв.

Мгновенно я вернулась к прежней практике обшаривания его карманов. Но ничего там не нашла. Затем я встала ночью, чтобы проверить его мобильный. Я вынесла телефон на кухню, опасаясь, что муж проснется и застукает меня. И снова ничего.

И только потом я вспомнила о куче грязного белья. После выхода на пенсию Роджер стал стирать свои вещи сам.

— Надо же чем-то себя занять, — объяснил он мне. Я посчитала, что это ему на пользу. Но теперь она лежала в куче передо мной. Рубашка с пятном кораллово-оранжевой помады на воротничке. Я всегда пользовалась бледно-розовой.

Последовавшая за этим сцена навсегда запечатлелась в памяти. Она проносится перед глазами так часто, как навязчивая мелодия, засевшая в голове. Одни и те же слова. «У нас с ней все по-настоящему. Мы уже внесли депозит за совместное жилье в Клэпхеме. Дело в том, что я люблю ее».