Корен Зайлцкас - Учитель драмы

Даже несмотря на то что я столько тебя обманывала и так подводила, ты продолжал настаивать, что нужно «настроиться на внутренний рост», и говорил, что выдуманные и воплощенные образы («Марианна», «Грейси», «Трейси») на самом деле отражали то, чего я действительно хотела от жизни.

Я стараюсь, Фрэнсис. Правда. У меня есть работа. Вообще-то даже две.

С девяти до пяти я тружусь ищейкой в детективном агентстве «Бахрам», которое помогло мне с получением грин-карты. Моя официальная должность – «интернет-специалист», хотя на самом деле я что-то вроде «репутационного менеджера». Я не столько «ищу» пропавших людей, сколько пытаюсь помочь им стереть из их цифровой биографии какие-то дискредитирующие факты. У нас есть клиенты, за которыми нужно убрать беспорядок, который они же сами и устроили – это обычно банкиры с Уолл-стрит, которые нанимают «Бахрам» для зачистки информации о своих доходах или текущих судебных разбирательствах из публичного доступа. А есть такие, которые обращаются к нам по своим личным делам – поп-звезды и актрисы с желанием удалить из Сети нелицеприятные слухи или нелестные фотографии. Большую часть прошлого года я занималась тем, что вычищала из интернета фото с выступления Бейонсе в перерыве суперкубка.

Наверное, я нарушу правила конфиденциальности, если скажу, что Энсли Дойл – тоже мой клиент. Я убираю из Сети фото ее дочери, сделанные папарацци. Бесплатно. Если бы не она и Дариус, мне бы пришлось обойтись бесплатным адвокатом, когда меня судили за превышение преподавательских полномочий. Энсли не только появилась на пороге моего дома вместе с высококлассным юристом по уголовным делам, так еще и заставила половину родителей в «Бульваре» письменно за меня поручиться. Когда наступил день суда, у меня на руках было больше пятидесяти писем о том, как хорошо я умела удовлетворять детскую любознательность. Как я позволяла детям быть смелыми и неистовыми. Они писали, что я смогла убедить их детей, что они нечто большее, чем просто бессмысленные, непрактичные, пошлые личности, какими обычно рисуют представителей «золотой молодежи». Мне пришлось поискать в интернете, что такое «золотая молодежь», потому что написано это было по-французски. В общем, вот что я хочу сказать: доступ к большим деньгам (ну, или дружба с их обладателями) позволил мне легко отделаться. Я была хорошо подготовлена к столкновению с системой правосудия, что позволило мне добиться оправдания для Оза и засадить моего отца на девятнадцать лет.

Но подожди, дальше – хуже. В свободное время я подрабатываю консультантом по онлайн-безопасности в правительстве США, которое сняло все обвинения с Рэнди и с меня (похищение, причинение опасности детям, мошенничество) в обмен на то, что я покажу им, как мне удалось инсценировать нашу смерть, и помогу им залатать жуткие дыры в их системе.

Но что мне оставалось делать? Выбирая между тюрьмой и коллаборационизмом, я остановилась на последнем.

Мне хочется думать, что я делала это ради детей. Но когда я смотрю из окна своей комнаты на Центральный Парк каждое утро, я понимаю: я на самом деле не знаю. Я делала много ужасных вещей «в интересах детей», хотя на самом деле просто пыталась спрятать маленькую девочку, которой была когда-то, от пережитых ею ужасов.

Теперь я в безопасности. Как и дети. Они растут у меня на глазах, озаряя нашу прекрасную квартиру своим радостным присутствием. Разумеется, я жалею о том времени, которое потратила на попытки устроить их в шикарную школу или свозить на дорогой курорт. Оказалось, все, что мне нужно было сделать, чтобы улучшить их жизнь, – это стать человеком, на котором хочется жениться.

По документам их теперь снова зовут Фитцпатрик и Катрин Мюллер, но они предпочитают, чтобы их называли Джио и Кэт. Немного неудобно, я понимаю. И смена имен – это далеко не единственное, что я сделала, чтобы усложнить им дальнейшую жизнь.

Радует хотя бы то, что они каким-то чудом вроде как не унаследовали от меня синдром самозванца. Для них сахар – это сахар, а не метафора возвращающегося прошлого. Мне кажется, их вера в будущее, чувство контроля над ситуацией и осознание собственной ценности пошатнулись не сильнее, чем у других детей, переживших развод родителей. Кэт стала меньше врать. Джио больше не забивает канализацию Манхэттена расчлененными куклами. Когда мы только съехали от тебя, они постоянно плакали и раздражались. А во время судебного процесса нам пришлось бороться с проблемами со сном и паническими атаками при расставании; в какой-то момент я просто сдалась и разрешила им спать со мной в кровати.

Восторг от того, что у меня теперь не фальшивые документы, до сих пор не улегся. Меня все еще поражает, что я могу просто пойти в поликлинику, сказать свой Номер Государственного Страхования и получить помощь.

Это основная причина, почему я работаю – чтобы получить медицинскую страховку. Но еще мои конторы выдали мне настоящую визу и помогли не сесть в тюрьму.

А деньги? Мне стыдно признаться, но сейчас я в них вообще не нуждаюсь. Я купила кондоминиум с тремя спальнями в Плаза, когда курс биткоина перевалил за шестьсот долларов. Тридцать тысяч биткоинов, которые оставались у меня на счете еще с 2009 года (а ведь я чуть не забыла об этой мелочи, завалявшейся в моем цифровом кармане), таким образом, стали стоить почти что двадцать миллионов долларов. Также я вложилась в кондо в Майами-Бич, куда я вожу детей на каникулы, чтобы повидаться с Рэнди.

Они пережили много невидимых глазу потерь, и теперь моя главная задача – обеспечить им мир, покой, уверенность и безопасность. Как только мы крепко встанем на ноги, я брошу работу и вернусь в университет. Я поняла, что школа – это и есть мой настоящий дом, которого у меня не было с тех пор, как я покинула Ирландию. И я до боли скучаю по этому дому. Мне нужно жить и работать там, где разум будет держать в узде мои эмоции. Там, где учиться никогда не поздно и где никто не задает бессмысленных вопросов.

Я понимаю, что сейчас ты хочешь защититься от меня. Я лгала тебе. Я лгала, даже когда «случайно столкнулась» с тобой тогда в музее. Я показала тебе фальшивый фасад, притворившись тем, кем не являлась. Я заявила свои права на то, чего не заслужила: на работу и на твое сердце. Как я могла знать, что найду в них столько подлинного?

Ты проявил огромное великодушие, когда написал в предпоследнем прошлогоднем письме, что нельзя «притворяться учителем». Если ты научил кого-то чему-то, ты – учитель, и точка. Может быть, акции «Бульвара» и обвалились самым нещадным образом, но нельзя рассчитать рыночную стоимость твоих уроков человечности.

Но я понимаю и твой скепсис. Я слышу твой голос, когда ты пишешь о бессонных ночах, проведенных в попытках понять, что в наших отношениях было подлинного (если вообще что-то было). Теперь ты сомневаешься, было ли искренним то или иное признание, и ищешь за каждым поцелуем или обещанием тайный мотив. Я осознаю, что больше всего тебя огорчает не столько моя ложь, сколько то, что я сделала лжеца из тебя. Я была просто в шоке оттого, что ты мне рассказал. Я и представить не могла, что ты выдвинул Генри ультиматум, как и то, что вы вдвоем одурачили совет директоров и протолкнули мою кандидатуру, прекрасно осознавая, что моя квалификация очень сомнительна.