Люси Фоли - Список гостей

— И ты окончила первый курс в университете? — спрашивает тетя Мег. Значит, мама ей не рассказала, что я ушла. Когда я пытаюсь кивнуть, голова кажется слишком тяжелой.

— Да, — отвечаю я, потому что легче просто притвориться. — Да, все хорошо.

Я пытаюсь отвечать на все их вопросы, но это еще тяжелее, чем улыбаться. Я хочу кричать… внутри я и так кричу. Некоторые из них смотрят на меня в замешательстве, а некоторые даже переглядываются: «Что с ней такое?» Обеспокоенные взгляды . Видимо, я не похожа на Оливию, которую они помнят. Та девчонка много болтала, гуляла и смеялась. Но я уже не та Оливия, которую помню сама . И не знаю, как ее вернуть. Не могу играть перед ними роль. Я не моя мать.

Внезапно мне кажется, что я не могу дышать, что воздух не поступает в легкие. Мне хочется сбежать от их вопросов и добрых, обеспокоенных лиц. Я говорю им, что иду искать туалет. Их это не волнует. Может, они даже рады. Я отхожу от толпы. Кажется, мама зовет меня по имени, но я иду дальше, а она не зовет снова, наверное, потому что теперь разговаривает с кем-то еще. Мама любит публику. Я иду быстрее. Снимаю свои дурацкие туфли, которые уже испачкались в грязи. Не знаю, куда иду, просто в противоположном от людей направлении.

Слева от меня — скалы из черного камня, они блестят от брызг воды. Местами они обрываются, будто большой кусок внезапно исчез в море, оставив за собой неровную линию. Интересно, что бы я почувствовала, если бы земля вдруг ушла из-под ног, просто исчезла, и у меня не осталось бы выбора, кроме как пойти ко дну вместе с ней. На мгновение я понимаю, что почти надеюсь на это.

Ниже тропы, по которой я иду, между утесами виднеются небольшие пляжи из белого песка. Далеко внизу бушуют огромные волны с белыми шапками. Я позволяю ветру обдувать меня, пока не возникает чувство, что с головы рвутся волосы, а веки не выворачиваются наизнанку; ветер давит на меня, будто изо всех сил пытается столкнуть вниз. На лице остается соленый привкус.

Вода там ярко-голубая, как на фотографии с карибских островов, куда в прошлом году ездила моя подруга Джесс со своей семьей и выложила около пятидесяти тысяч фотографий в «Инстаграм» себя в бикини (все, конечно же, отфотошоплены так, что ее ноги выглядели длиннее, талия — тоньше, а грудь — больше). Пожалуй, я смотрю на что-то очень красивое, но я не чувствую красоты. Я больше не могу чувствовать ничего хорошего: вкуса еды, тепла солнца или радости от любимой песни по радио. Глядя на море, я чувствую лишь тупую боль где-то под ребрами, которая саднит, как старая рана.

Я нахожу менее крутой спуск, который похож на склон, а не откос. Мне приходится пробираться сквозь кусты, которые там растут, маленькие, жесткие и колючие. Они цепляются за мое платье, когда я прохожу мимо, а потом я спотыкаюсь о корень и лечу к берегу, кувыркаясь вперед. Я чувствую, как рвется шелк — Джулс с ума сойдет — и потом падаю на колени — бам! Колени болят, а я могу думать лишь о том, что в последний раз я так падала еще в детстве, в школе, может, лет девять назад. Мне хочется плакать, как тогда, потому что это должно быть больно, все мое тело должно болеть, но слез нет — я уже давно не могу расплакаться. Наверное, тогда все было бы лучше, но не могу. Это как утраченная способность, как давно забытый язык.

Я сажусь на мокрый песок и чувствую, как он пропитывает платье. Колени покрыты настоящими ссадинами с детской площадки — розовыми, свежими, зияющими. Открываю свою маленькую расшитую бисером сумочку и осторожно достаю лезвие. Приподнимаю ткань платья и прижимаю бритву к коже. Смотрю, как появляются крошечные ярко-красные капли крови — сначала медленно, потом быстрее. Хотя я и чувствую боль, но все равно кажется, что это не моя кровь, не моя нога. Так что я сжимаю порез, выжимая больше крови, и жду, когда почувствую, что она моя.

Кровь такая яркая, такая красивая. Я прикладываю к ней палец, а потом пробую и ощущаю вкус металла. Я помню кровь после так называемой «процедуры». Мне сказали, что «небольшие мазки» — совершенно нормально. Но мне казалось, что это продолжалось неделями; на моих трусах появлялось темно-коричневое пятно, будто внутри меня что-то ржавеет.

Я точно помню, где была, когда осознала, что месячные так и не начались. Я была у подруги, Джесс, в доме на вечеринке каких-то второкурсников, и она рассказывала, как искала в ванной тампоны, потому что у нее месячные начались раньше. Я помню, как в тот момент почувствовала что-то странное, словно нечто застряло в груди, и я не могу сделать вдох — прямо как сейчас. Я поняла, что не могу вспомнить, когда в последний раз пользовалась тампонами или чем-то другим. И я чувствовала себя странно, какой-то раздутой, противной и усталой, но тогда мне казалось, что все дело в фастфуде и ужасной ситуации со Стивеном. Тогда прошло уже много времени. В некоторые месяцы у меня очень легкие месячные, так что они меня почти не беспокоят. Но они всегда есть. Они до сих пор регулярные.

Это случилось в середине нового семестра. Я пошла к университетскому врачу и сделала тест на беременность вместе с ней, потому что не доверила себе такую важную миссию. Она сказала, что тест положительный. Я сидела и смотрела на нее, как будто не хотела поддаваться на уловку, как будто ждала, что она вот-вот скажет, что пошутила. Я просто не верила, что это может быть правдой. А потом она начала описывать все возможные варианты и спрашивать, есть ли у меня кто-нибудь, с кем я могу это обсудить? Я не могла ничего сказать. Помню, пару раз открыла рот, но из него ничего не выходило, даже воздух, потому что я не могла дышать. Я чувствовала, что задыхаюсь. Она сидела с сочувствующим видом, но, конечно же, не могла подойти и обнять меня из-за всех этих камер и законов. А тогда мне очень сильно нужны были объятия.

Я вышла оттуда, меня трясло, я не могла нормально ходить — было такое чувство, словно в меня врезалась машина. Мое тело мне не принадлежало. Все это время оно совершало этот тайный, страшный обряд… без моего ведома.

Я даже не могла набрать пароль в телефоне. Но в конце концов я его разблокировала. Написала ему в «Ватсапе». Я видела, что он сразу же прочел. А потом появились три точки, а сверху было написано, что он «печатает». Потом все пропало. Потом снова появилось, и он «печатал» где-то минуту. А потом снова ничего.

Я ему позвонила, потому что, очевидно, он держал телефон в руке. Он не ответил. Я позвонила снова, но гудки так и шли. В третий раз сразу же включилась переадресация на голосовую почту. Он сбросил. Я оставила ему сообщение, хотя вряд ли он смог бы хоть что-то разобрать, потому что мой голос так сильно дрожал.

Мама отвезла меня в клинику. Она проехала весь путь от Лондона до Эксетера, почти четыре часа на дорогу, подождала, пока я закончу, а потом отвезла меня домой.