Анна Иванова - Вера. Надежда. Смерть [СИ]

Нужно выкинуть из головы самоуничижительные мысли, но что тогда в ней останется? Страх. Обычно я работала под музыку, но сегодня боялась ее включать. Весь день прислушивалась, не донесется ли шорох из прихожей. Ничего не значащий инцидент подцепил корку на поджившей ране, и теперь она снова начала кровоточить.

«Чтобы стать источником наслаждения для мужчины, женщине необходимо», — успела напечатать я, когда кухню заполнили звуки маримбы. Я вздрогнула, несмотря на то что звонок не был резким, а громкость возрастала постепенно. На экране айфона появилась фотография мамы. Уложенные локон к локону волосы выкрашены в каштановый цвет, и только у самых корешков поблескивает серебристая седина. Внутренний контур глаз обведен черным карандашом. Ресницы, опущенные тяжелым веком, слегка тронуты коричневой тушью. На губах тонкий слой золотисто-бежевой помады. Несмотря на то, что это был голосовой вызов, я не сомневалась, сейчас мама выглядела точно так же, как и на фото. Она выглядела так всю мою жизнь. Единственное, что менялось за эти годы — количество морщинок на ее всегда серьезном лице.

— Привет, Аделина, — она единственная в семье называла меня полным именем. Для отца я была Аделя, для брата Делька, для бабушки Адель. Подруга, которую в детстве я считала чуть ли не сестрой, до сих пор звала меня Линой. — Ты занята?

— Работаю, — вздохнула я, сохраняя недописанный продающий текст. До конца дня мне еще предстояло разослать его выпускницам предыдущих потоков школы соблазнения, отредактировать программу курса и отправить ее дизайнеру, а затем до глубокой ночи составлять планы занятий.

— Послушай, помнишь Николая Семеновича? — словно я ответила «нет», затараторила мать. — Он работал у вас в школе психологом.

— Помню, — соврала я, чтобы мама побыстрее выдала новости, и можно было вернуться к делу.

— Так вот, он открывает личный кабинет, представляешь?

— Угу, — я принялась исправлять в ворде подчеркнутые красным слова.

— И знаешь что?

Мать сделала такую паузу, как будто я и правда могла знать.

— Нет, и что же?

— Ему нужна девушка на ресепшн! Вот я и подумала, что ты сможешь ему помочь.

— Но у меня в городе совсем не осталось подружек. С тех пор, как я вернулась из Москвы, было не до друзей.

— Да какие подружки, дорогая. Это же прекрасная должность. Сиди себе, записывай клиентов на прием. Он называет их клиентами, говорит, что пациенты — это у твоего папы, в поликлинике, а у него все по-другому…

— Подожди, — оторвала взгляд от экрана макбука я. — Ты что, предлагаешь эту вакансию мне?!

— Конечно. Это же прекрасная возможность!

— Возможность чего? Переквалифицироваться из тренера в секретаршу?

— Почему секретаршу? Это называется администратор.

— Какая разница?

— Милая, — вздохнула мама, — ну почему ты так боишься работать?

— Извини, — сказала я, отводя трубку от уха, — мне некогда. Нужно отдыхать.

До того, как я сбежала из Москвы от насильника, моя школа соблазнения приносила огромные деньги. Я планировала купить в ипотеку квартиру в новостройке в престижном районе, приезжала к родителям в гости на дорогущей машине. Но даже тогда мама стеснялась моей профессии и не считала ее настоящей работой. Так почему же я решила, будто сейчас, когда заработков еле хватает на еду, а ради продвижения бизнеса я распродаю остатки ценных вещей, что-то изменится? Если мне не удастся запустить успешный курс, придется обращаться за помощью к семье. Теперь я знаю, какой услышу ответ.

Стиснув до боли зубы, я вернулась к продающему тексту. «Чтобы стать источником наслаждения для мужчины, женщине необходимо получать удовольствие самой. Чтобы быть готовой к любви всегда, нужно любить себя. Заезженная фраза, правда? Каждая знает, что нужно любить себя. Но как должна проявляться эта любовь? В действии! Истинная любовь всегда проявляется в действии, к себе — в том числе. Любить себя не значит потакать собственным капризам в ущерб всему остальному. Любить себя — значит заботиться о себе…»

Пальцы замерли над клавиатурой, а дыхание сбилось. До слуха донесся сигнал вайбера. Я в очередной раз отвела взгляд от монитора и увидела на мобильном входящий видеозвонок от Нади.

На экране появилось круглое личико молодой женщины с покрасневшими глазами и припухшим носом. Несмотря на еле сдерживаемые слезы, она широко улыбалась.

— Привет! — помахала она, судя по углу наклона, в камеру ноутбука.

— Привет, Надя, — улыбнулась я в ответ. — У тебя что-то случилось? Ты плакала?

— Нет… — опустила глаза она. — Ну, то есть да. Ничего не случилось, просто я боюсь.

И так, скорее всего, будет всегда.

— Боишься Вадима? — я вспомнила, как представился ей подонок.

— Его, и себя.

— Хочешь еще кому-то рассказать?

— Нет, мне стало легче после наших разговоров. А вот закурить хочется ужасно! Мне даже снится в кошмарах, что я иду по улице, задумалась и хоп, у меня в руках пачка, а в зубах уже зажженная сигарета. Или что я сижу с подружками в кафе, выпила лишнего, а потом взяла и закурила в полубессознательном состоянии.

Кажется, мне знакомы не только Надины страхи перед насильником. Вот и я так же представляю, что выпила, а на утро в моей постели Илья…

— Но это еще не самое страшное, — наклонилась к камере и зашептала Надя. — Дальше мне снится, что в пьяном угаре я рассказываю обо всем девчонкам, а потом приходит Вадим и душит их всех… А что, если я правда не сдержусь?! Что, если разревусь на глазах у подруг или мамы, расскажу обо всем, а потом он их убьет?

— Вадим угрожал убить твоих близких, если ты расскажешь им об изнасиловании?

— Нет, только меня, но что ему помешает?

И правда, что насильнику помешает убить вместе со мной Егора, когда, например, он будет заносить в квартиру мой велосипед? Кожа на руках покрылась мурашками, по всему телу зашевелились волоски. Странно, почему раньше мне не приходила в голову эта мысль? С другой стороны, если бы он хотел это сделать, у него был миллион возможностей. Может, я просто все это время подсознательно чувствовала, что насильник побоится напасть, когда я не одна? Вдруг это чувство было ложным…

— Думаешь, он на такое способен?

— Уверена, — кивнула Надя. Из-под русых, давно немытых волос блеснули сережки с крупными топазами. Даже если человек, изнасиловавший Надю, способен убить близких своей жертвы, ко мне это не имеет отношения. Обе сережки на ней, а мне одну вырвали из мочки. Я почувствовала облегчение и укол совести одновременно. Нельзя радоваться тому, что чужая беда тебя не коснулась. Это, в конце концов, непрофессионально… А что, если в тот вечер на ней не было украшений? Или он взял на память какое-то другое, например, из пупка?